Доминик Дьен: Мод навсегда

Выйдя на улицу, Франсуа почувствовал удивление Он и забыл, что уже весна. «Весна, весна – пора любви…" – завертелась у него в голове строчка русского поэта. Ему удалось заставить себя одеться и переступить порог квартиры. Одно это уже было маленькой победой, первым шагом на пути к выздоровлению! Он готов был поверить в то, что сможет отвлечься, забыться хоть на один вечер. Но, обнаружив скопление людей на террасах кафе, он вновь почувствовал себя бесконечно несчастным.

На улице Фур он испытал странное чувство и даже наклонил голову, чтобы посмотреть, одинаковые ли ботинки у него на ногах, застегнута ли ширинка. Почему-то на этой оживленной улице ему вдруг показалось, что он раздет.

Чем дальше он шел, тем болезненнее ощущал свое одиночество, от которого терял равновесие, которого стыдился. Превозмогая себя, он продолжил свой путь.

– Мне надоели все эти званые ужины! – призналась она однажды. – И эти комментарии за нашими спинами… Меня это гнетет!

Она сбросила платье.

– Просто это их возбуждает: зрелый мужчина – и с девчонкой двадцатилетней! Пройдет еще пара недель, и нас перестанут приглашать…

– Тем лучше!

– Но и развлечений поубавится!

– Общество этих людей тебя развлекает?

– Да… А тебя нет?

– Нет, я предпочитаю быть с тобой вдвоем!

– Это ты сейчас так говоришь!

Франсуа покрывал ее грудь быстрыми поцелуями.

– Вот увидишь… Придет день, и одного меня тебе уже будет недостаточно…

– Не думаю! – И вдруг добавила, испугавшись: – А если все наоборот? А если меня тебе станет недостаточно?

– Этот день еще не настал, богиня. Иди сюда, забирайся на меня…

– Но ты думаешь, что однажды это случится?

– Тогда я найду какой-нибудь выход…

– Что ты имеешь в виду? – Она прекратила свои ритмичные движения.

– Увидишь… Когда ты мне наскучишь…

– Значит, ты уже сейчас знаешь, что когда-нибудь я тебе надоем?

Она попыталась подняться, но он удержал ее за бедра.

– Ты не закончила.

– Мне больше не хочется.

– Ничего, тебе придется подчиниться… – произнес он, силой проникая в нее.

Он почти сразу кончил и высвободился.

Она прошептала дрожа:

– Ты меня почти что изнасиловал…

Потом она вспомнила парней, которые быстро входили в нее и так же быстро, не задерживаясь, выходили. Не задерживались они и в ее жизни. Она подумала о ласках Франсуа, без которых больше не могла обходиться. И решила забыть только что произошедшее.

Дни и ночи сменяли друг друга. Одна неделя шла за другой. Огонь желания, снедавший ее тело не затухал. Ни утром, ни днем, ни ночью. В нем сгорали все ее мысли, в нем сгорало ее «я». Она была любовницей, предлагающей себя, как предлагают вещь. Она и была вещью. Но она тем охотнее принимала свою роль, чем сильнее неукротимое желание партнера подтверждало силу ее женственности. Она не переставала повторять: «Я принадлежу тебе. Делай со мной что хочешь». А для него эта покорность служила неиссякаемым источником удовлетворения сексуальных фантазий. Но наивысшей точки удовлетворение достигало, когда они бывали на людях. Будучи убежденным, что любой мужчина мечтал бы оказаться на его месте, Франсуа взирал на свою подругу с гордостью. Она дарила ему свое тело, она дарила ему свое время. Ему нравилось думать, что однажды она подарит ему и свою душу.

Однако в этой самодостаточности он не заметил, как она стала для него смыслом жизни. Он хотел просто поиграть с ней, а она превратилась в коварный наркотик, увлечение которым лишь усиливает зависимость. Ее отсутствие днем было невыносимым, оттого что он мучился от постоянно грызущего чувства ревности. Он спрашивал себя, чем она занимается, с кем и как разговаривает, улыбается ли при этом или – хуже того! – кокетничает. Он представлял, как она хохочет в компании студентов, как попадает под обаяние какого-нибудь энергичного профессора. Чем больше проходило времени, тем сильнее он страдал. Он осознавал, что отныне приговорен, что больше не может обходиться без нее. И, проклиная ловушку, в которую угодил, искал способ накинуть хомут на шею своей возлюбленной.

Они поженились.

Мэрия Шестого округа.

Площадь Сен-Сюльпис.

Десять утра.

Будний зимний день. Паперть церкви, вся темная от голубей.

Сотен голубей. Таких же серых, как погода.

Улица Сены. Половина седьмого.

Франсуа бесцельно слонялся по городу. Еще свежие воспоминания о похоронах отдалялись, сливаясь в смазанную картинку. На смену им приходили события из недавнего прошлого. Тоска заволакивала глаза.