Ирина Мазаева - Чужой принц

Лелька опоздала на полчаса (а как можно было не опоздать, когда уже лето и в школу так не хочется?!), а потому попала аккурат к разборкам и огребла, что называется, по полной. Конечно же, никто ничего делать не хотел. Каждый мечтал покопаться в колбочках «для вида», а порядок, точнее, заявленный Моськой «лоск», чтобы навел кто-то другой. Причем Тормоз умудрился при этом нанюхаться какого-то реактива и не сильно, но ощутимо обжечь себе дыхательные пути, Ленка – танцуя среди парт с плейером в ушах – что-то разбить, а Шиш – что-то прикарманить. Что такое страшное натворил Хобот, Леля не поняла, но и услышанного в первые секунды в кабинете ей было достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод: уборка теперь продлится гораздо дольше, чем она надеялась. Тем более что на пороге она появилась под аккомпанемент Мосиного:

– Гидриит твою перекись!

Ругалась химичка редко.

– А ты, Федорова, вообще эгоистка, каких свет не видывал, – Мося ловко втянула Лельку внутрь, а сама, напротив, выскочила в коридор. – И чтобы к моему возвращению кабинет сиял! – Дверь хлопнула, а в замке с пренеприятным скрежетом провернулся ключ. И раздался пулеметный цокот учительских каблуков по мраморному полу коридора. А потом наступила тишина.

– Я не понял, – скривившись, недовольно протянул Шиш, – это она что, охренела, что ли? – Он медленно подошел к двери, толкнул, а потом и основательно навалился на нее. – В натуре закрыла.

– И че я сюда как дурак приперся? – спросил ни у кого лично, но у всех сразу Хобот.

– Так сказали же… – вяло пояснил Тормоз.

– А мне по барабану, – Мякишева невозмутимо заткнула наушниками плейера уши, залезла на широкий подоконник и уставилась в окно.

Лелька только-только стала приходить в себя:

– А что это она ушла?

Никто ей почему-то не ответил. Лелька растерялась и покраснела. Шиш в не совсем приличных выражениях выводил на доске все, что он думает о химичке. Тормоз сидел за партой, покашливал и бессмысленно разглядывал остальных. Хобот… А Хобот с интересом смотрел на Лельку.

Не сказать, что Лелька была к нему неравнодушна… Она разделяла общественное мнение по поводу неотразимости Хабанена, более того, она даже немного была влюблена в него в восьмом классе, но… Но особенного интереса он в ней не вызывал. Верховодил он среди мальчишек – девчонки в их забавы не допускались, – поговорить ей с ним было не о чем, да и вообще… Вообще ей нравились мальчики постарше ее, класса из десятого-одиннадцатого. А уж если из девятого, то… То явно не Хабанен. Но сейчас Хобот смотрел на нее так, как будто хотел ей что-то сказать. Но почему-то не говорил.

Лелька обернулась, ища поддержки, к Мякишевой. Но та пялилась в окно, отстукивая ногой по подоконнику жесткий ритм панк-музыки. Лелька снова почувствовала, что краснеет. Хобот молчал, а потому ей показалось, что надо все-таки что-то сказать.

– Так что, будем убираться? – выдавила она из себя.

– Начинай, Федорова, вон там тряпки, а там – ведро, – не оборачиваясь от доски, предложил Шиш.

– А вы? – совсем, окончательно и бесповоротно, потерялась Лелька.

– А мы – поглядим, – Хобот уселся рядом с Тормозом и демонстративно уставился на одноклассницу.

«Какой же он противный, – быстро подумала Лелька, – и ничуточки, ни капельки не красивый!» Но что делать, она не знала. Ситуация была глупая. Лелька понимала, что все были злы. На себя, за то, что послушно, поверив, что Моська помешает их переводу в десятый класс, пришли в каникулы наводить какие-то порядки. И на Моську, которая, как оказалось, вытащила их в школу не для проформы, а для того, чтобы по-настоящему заставить трудиться в классе и лаборантской. А злость надо было куда-то скинуть. Выплеснуть. И вот подвернулась она, Федорова. Которая ни в чем, ни в чем не виновата, а страдает ровно так же, как и они. Все это Лелька понимала, но что делать, совершенно не знала. Хотелось ей ответить Хоботу как-то метко, остроумно, чтобы все посмеялись и оценили ее ум и сообразительность, чтобы обстановка разрядилась и…

Ведь если честно, то Лелька сюда шла вовсе не потому, что испугалась Моську. Которая действительно часто лаяла, но никогда никаких подлостей своим подопечным не делала. И уж, конечно, не для того, чтобы кабинет убирать. Никуда ей идти в каникулы не хотелось, но сердце грела только одна мысль…

Лелька была стопроцентно уверена, что Мякишева, которой все всегда было глубоко фиолетово, не придет. И она, Ольга Федорова, будет пару часов наедине с тремя парнями. Причем один из них – первый красавец класса, второй – хоть и тормоз, но тоже ничего, а третий… А в третьего, как Лельке казалось, она была влюблена уже целых три месяца.