Ирина Мазаева - Ремейк первой любви

Пока Лена болела, всех лошадей успели перевезти из Лучевого в город. И теперь, когда она в первый раз появилась на новой конюшне, подруга Аня взахлеб рассказывала новости. Таковых, правда, было всего две: первая – желающих обучаться верховой езде мало, а потому начальство решило больше заниматься с ребятами, вторая – на конюшне объявилась некая Наташка, «которая мнит себя супернаездницей».

Лошадей в городе разместили на самой окраине, в каких-то покосившихся строениях старого стадиона. Лена вслед за Аней шла по длинному коридору. Справа и слева были небольшие помещения – бывшие раздевалки спортсменов, ставшие теперь денниками. Там по двое стояли Ленины любимые лошади.

Аня бежала впереди, открывала двери и громко перечисляла их имена. Словно Лена сама не различала, кто есть кто! Но она ничего не говорила, жадно всматривалась в лошадиные морды, по которым за три недели болезни успела здорово соскучиться.

Вот жеребята, Ловелас и Ночлег. Им уже по полтора года – совсем большие! Скоро можно будет объезжать. Вот кобылы, Ласковая и Кармелитка. Ласковая – вороная: вся черная, с белыми носочками на задних ногах и белой звездочкой во лбу. А Кармелитка – темно-серая.

– Кармелитка! – позвала Лена, а когда кобыла заинтересованно потянулась к ней губами, вложила в них кусочек рафинада.

– Пойдем, пойдем! – поторопила ее Аня, не дав вдоволь наобниматься с любимицей.

В следующем деннике стояли Загадка и Парабола. Они были не такие красивые, как Ласковая с Кармелиткой. Конечно, те – породистые орловские рысачки, а эти – безродные рабочие лошадки. Но зато и норов у них был помягче, поспокойнее, и всех новичков в верховой езде всегда сначала сажали на них.

Дальше стояли Хрустальная и Эгина. Подружки задержались возле этих кобыл, красавиц и всеобщих любимиц. Они, единственные, являлись верховыми лошадьми, ведь все остальные были либо орловскими, либо русскими рысаками – лошадьми легкоупряжного типа. И у той, и у другой ноги были длиннее, а также небольшие аккуратные головки и маленькие точеные копытца, что сразу отличало их от всех прочих лошадей на конюшне.

Налюбовавшись вдоволь, девчонки пошли дальше.

– А Улю и Путю вместе поставили! – продолжала болтать Аня.

Улей сокращенно звали Великую Удаль, а Путей – Забаву. Лена долго не могла понять, почему вдруг Забава стала Путей, пока кто-то ей не объяснил, что Шиня, ухаживавшая за ней в Лучевом, завидовала двойной кличке Великой Удали и потому стала звать Забаву – Забавой Путятишной, как героиню мультика. Девчонки же, по конюшенной привычке, тут же сократили новую кличку до Пути. Шиня долго расстраивалась: Забава все-таки красивее звучит, чем Путя, но потом и сама привыкла так называть лошадь.

Аня открыла дверь в денник к Уле и Путе.

Конечно, эту парочку никто бы и не подумал разбивать! Обе кобылы были высокие, очень красивые – серые в яблоках – и похожие одна на другую, как сестры-близняшки.

Так, денник за денником, девчонки дошли до жеребцов. Аня сначала открыла дверь к Атому – огромной рыжей махине, обычно свободно расхаживающей по своим апартаментам. Жеребец стоял, уставившись в окно, но, услышав, что кто-то пришел, с интересом обернулся. А заметив, что у людей нет в руках уздечки и седла, радостно направился им навстречу, надеясь получить что-нибудь вкусненькое.

Но Аня от него отмахнулась и закрыла дверь.

– А вот там стоит Диалог, – сказала она, открывая дверь напротив.

Диалог и в деннике стоял, привязанный цепью, в самом дальнем углу. Потому что он был, что называется, строгой лошадью. Не то чтобы он сразу кидался и кусался или лягался... Но он, например, не терпел рядом с собой девчоночьей болтовни. Жеребец тут же прижимал уши – верный признак, что лошадь злится, – и скалил зубы. А если это не действовало, то тогда уж кусал ближайшую разговорчивую любительницу лошадей.

Аня, правда, не дала Лене полюбоваться им, а быстренько – на всякий случай! – закрыла дверь.

– А где Полигон? – испуганно спросила Лена: они стояли в самом конце коридора, а еще одного своего любимца она не видела.

– Да не бойся! – засмеялась Аня в ответ. – Здесь твой Полигон! Думаешь, его в Лучевом забыли?

С этими словами она толкнула дверь, ведущую из коридора в большое, во всю ширину здания, помещение. В одном из его углов на полу были насыпаны опилки, и там же был привязан Полигон. Лена с визгом бросилась к своему любимцу. Конь радостно поставил уши домиком, услышав знакомый голос, потянулся к ней мордой, насколько позволяла веревка. И получил свой законный кусочек сахара.