Ирина Лунгу - Я болен тобой

— Что-то случи… — начала было Саша, но Роман не дал ей договорить. Он впился в её рот поцелуем, заглушая все слова и вопросы, которые угрожали сорваться с её языка.

Его поцелуй был всепоглощающим, яростным, таким, которым должен был стать последний поцелуй любящих друг друга людей, которые знали, что они расстаются навсегда.

Он прижимал её к себе, не давал отстраниться даже для того, чтобы сделать вдох. Нетерпеливые руки уже срывали с неё одежду, из груди его вырывались стоны. Саша полностью отдалась его ласкам, несмотря на то, что его поведение вызывало тревогу.

Он взял её прямо в коридоре, куда быстро утащил за руку. Потом прижал к стенке и вошёл в неё одним мощным движением бёдер. Саша даже не успела снять с него одежду и Рома так и остался в джинсах, которые теперь находились в районе его лодыжек.

Саша сладко стонала, принимая каждый его выпад и, наконец, глухо вскрикнула и обмякла. Роман опустил её на пол и быстро прошёл в ванную, откуда вышел уже минут через пять, полностью одетый и с таким же отсутствующим выражением на лице, как и в первые минуты после его возвращения.

Саша стояла, прислонившись к стене. Она была полностью обнажена, а её дыхание ещё не выровнялось после занятий любовью.

Роман быстро отвёл взгляд.

Он пожалел о своём порыве, едва достиг порога ванной. Когда он возвращался домой, он решил, что будет холоден с Сашей. В случае, если завтра врачи объявят ему смертный приговор, Саше будет легче, если одним воспоминанием об их близости будет меньше. А если дадут ему шансы на выздоровление, он объяснит своё поведение банальным страхом.

И вот, едва ему стоило взглянуть на Сашу, как внутри его вспыхнул пожар и единственным средством от охватившего его огня стал секс. Да, прозаично. Но это был так.

— Ну, что у нас на обед? — как можно беспечнее спросил Роман, и Саша, тонко вскрикнув, как и была нагая, бросилась в кухню.

— Слава Богу, не подгорели, — воскликнула она, едва успела вытащить пирожки из духовки.

Потом быстро прошла в коридор и натянула майку и шортики.

Рома уже уселся за стол и принялся за остывший суп.

— Давай подогрею, — предложила Саша и уже потянулась за тарелкой. Но Роман только отмахнулся.

— Сойдёт, — и принялся дальше есть холодный суп.

Саша пожала плечами и стала выкладывать пирожки на большое блюдо.

— Если у тебя плохое настроение, предлагаю два варианта: или ты рассказываешь о причине, или перестаёшь срываться на мне, — философски изрекла она.

Роман передёрнул плечами.

— С настроением всё хорошо, просто завтра я ложусь в больницу на обследование и немного опасаюсь результатов.

Саша замерла.

— А у врачей есть какие-то опасения? — встревожилась она.

Роман помотал головой.

— Нет, но всякое бывает, — неясно ответил он.

Саша кивнула, принимая его объяснения.

В принципе, его можно было понять. Случись такое с самой Сашей, она бы не знала, как реагировать. И сейчас она просто обязана оказать ему всякую поддержку, которая ему понадобится. И пусть сейчас он делает вид, что он самостоятельный и сильный мужчина и не нуждается ни в чьей поддержке, ей нельзя отступать, ведь она знает, что мужчины — как большие дети и им просто необходимо чувствовать, что кто-то есть рядом с ними.

Саша тяжело вздохнула и приготовилась к тому, чтобы дать ему всё то, в чём он нуждался сейчас больше всего.

Роман открыл глаза и зажмурился от непривычно яркого, слепящего света. Он провёл в больнице две недели, и ему нестерпимо хотелось вырваться отсюда домой.

С каждым днём открывались всё новые пренеприятные особенности течения болезни, и в итоге лечащий врач Романа пришёл к неутешительному выводу — операция в этом случае не поможет. Только продлит мучения, да и то ненадолго.

К концу обследования Роме казалось, что он провёл в клинике не одно десятилетие — так осточертели ему стены больничной палаты и бесконечные манипуляции, которые проводили с ним доктора.

Роман свесил ноги с кровати и поморщился — боль в животе стала абсолютно нестерпимой. Сегодня его выписывали домой. Выписывали умирать, как сам Рома отчётливо понимал.

Вся его жизнь — размеренная и спокойная, укладу которой он подчинялся долгих двадцать три года, летела в тартарары, и он ничем не мог помочь себе. Сейчас он чётко понимал одно — ему придётся сделать последний рывок, разобраться с тем, что было так дорого ему всё это время, исключить всё самое дорогое из своей жизни и спокойно уйти.