Екатерина Каверина - Цвета счастья

— Не думаю, что тебе будет интересно, — Катя обратилась к нему на ты и сама удивилась, как легко это у нее получилось, как будто они знакомы не два неполных дня, а целую вечность. Или всему виной этот звездный вечер и вдруг возникшее между ними хрупкое понимание. — И еще тебе следует прилечь и отдохнуть, завтра у нас долгий и сложный день. — Сергею уже лет 30 никто не говорил, что ему следует делать, а что нет, но он послушно добрел до кровати и лег на одеяло, Катя заботливо поправила подушку и присела рядом.

— Дай мне, пожалуйста, воды и рассказывай. Считай меня случайным попутчиком, которому можно сказать даже больше, чем близкому и знакомому человеку.

Случайный попутчик — эти слова больно резанули Катин слух, душу, сердце. Именно так он ее и воспринимает, случайную попутчицу … Но все же ей почему-то очень захотелось рассказать про родителей, про детство.

— Отец, он был удивительным: физик и лирик в одном флаконе. Днем изобретал подшипники для самолетов, какие-то масла и смазки, а по вечерам читал мне классику: Мольера и Бальзака, Лермонтова и Тургенева — вместо детских сказок. Мне было лет 5, я сама не умела читать, а мы с ним вовсю декламировали Блока и Маяковского. Знаешь: «Да, скифы мы, да, азиаты мы…» или «Гордо реет буревестник…». А еще он рассказывал мне про звезды и планеты, про Трою и про то, как Шлиман нашел ее; читал легенды и мифы, — каким-то зачарованным голосом говорила Катя. Сергей думал, как этот портрет ее отца в чем-то похож на его собственные отношения с крошкой-дочерью. Он хотел рассказать маленькой Лизе все, что знал и любил сам, чем восхищался. Правда, он любил читать дочке Гумилева: «На озере Чад изысканный бродит жираф». И все это, несмотря на то, что девочке было всего 3 с половиной года.

— Ты сказала, что он умер, наверное, тебе его очень не хватает.

— Для меня он умер гораздо раньше, когда ушел от нас с мамой.

— Извини.

— Тебе не за что извиняться. Он оставил нас, когда мне было 10, через 3 дня после нашего возвращения из Коктебеля, просто уехал на работу и не вернулся домой. Когда мама обзванивала больницы и морги, он уже был с другой семьей. Знаешь то, как пишут в книгах, «за одну ночь она стала взрослой», это правда, так было со мной: детство вдруг кончилось.

— Ты так интересно говоришь: оставил нас.

— Так и было: он развелся не с мамой, а с нами обеими, как он сам сказал потом: «стряхнул пыль со своих сапог, чтобы идти вперед».

— Как вы жили с мамой? — Сергею казалось невероятной такая черствость, грустно: «развелся с нами».

Он слушал историю почти незнакомой девушки, историю двадцатилетней давности, но остро сопереживал ей и ненавидел ее отца.

— Сначала было трудно, мама работала в авиационном институте, денег почти не было. Последние несколько лет, после того, как отец ушел из науки, он занимал высокий пост на автозаводе, так что у мамы не было никакой необходимости искать дополнительный заработок. Да еще перед отъездом на юг родители купили новую квартиру, и вот мы с мамой остались в этой огромной квартире с оштукатуренными стенами, без сантехники и электричества, вдвоем. Мама стала ездить в Китай за вещами, потом бабушка продавала их на рынке, я ей помогала. — Сергей представил маленькую мечтательную девочку, которая еще вчера витала в мире книг, стоящей с бабушкой за обшарпанным прилавком. Этот образ сначала никак не вязался с той элегантной и безумно самостоятельной девушкой, которую он понемногу узнавал. Потом он понял, что именно прошлое и сделало ее такой.

— Дела у мамы пошли хорошо, она открыла магазин, потом второй, третий. Лет через пять открыли настоящий бутик дизайнерской одежды, сейчас у мамы их три, — продолжала Катя. — Так что оказалось, что модный бизнес — мамино призвание, а не проектирование самолетов, как она считала раньше.

— А как ты стала судьей?

— Это долгая и тоже довольно грустная история, — Катя как будто уклонилась от ответа.

— Мама, наверное, гордится?

— Да, мама, конечно, гордится, я стала судьей в 26 лет, это ведь была и ее победа, — мягкая улыбка мелькнула на Катином лице. — Наверное, я опять заболтала тебя, извини.

— Нет-нет!

— Может, все же хочешь чего-нибудь?

Кате было удивительно легко и гармонично с Сергеем, эта ночь казалась необычно яркой и какой-то очень живой после всего, что они пережили. Его низкий голос успокаивал и вызывал на откровенность, взгляд голубых глаз обволакивал ее и будил уже немного забытые желания и фантазии. Она смотрела на него и хотела чувствовать его руки на своем теле, губы на своих губах, дыхание у своей разгоряченной кожи.