Татьяна Герцик - Вынужденный брак

– Юра, а почему твоя мать работает поваром?

Он вытянул губы трубочкой:

– Да это недавно. Скучно ей стало. Всё время одна, отец постоянно на работе. Вот она и вздумала кафе открыть. А кулинария всегда была ее хобби. Решила превратить увлечение в профессию, так сказать. Насколько я знаю, дела у нее идут успешно. Надоест, наймет повара, а пока сама у плиты вертится. Ну, хочется ей, считает, что она так реализовывает свой талант.

Узнав, что кафе, пусть и небольшое, принадлежит Ларисе Львовне, Инга жалостливо вздохнула от сочувствия к самой себе, бедняжке, по воле судьбы попавшей в такой злокозненный переплет. Умильно спросила, положив ему на плечо немного всклокоченную головку:

– А что мне теперь делать, Юра? Как помириться с твоей матерью?

Он передернул плечом. Получилось, что он хочет избавиться от ненужной ему тяжести.

– Не знаю. Я ее никогда такой не видал. Надо переждать, я думаю.

Инга думала так же. Но ее беспокоил и другой вопрос.

– А она не скажет об этом дурацком инциденте моему отцу? Как ты думаешь?

Он немного подумал.

– Ну специально-то конечно, нет. Но вот если он попадется ей под горячую руку, то тут я за ее молчание не поручусь.

Инга уныло вздохнула и вытерла мокрые глаза. Он встал и предложил:

– Может, спать пойдем?

Она обрадованно согласилась, надеясь, что в горниле постельной страсти все проблемы сойдут на нет. Но в этот вечер он проделал всё так казенно и равнодушно, будто выполнял давно надоевшую повинность. Потом повернулся к ней спиной и тут же заснул, что принесло ей настоящее страдание.

Ей ужасно хотелось разбудить его и потребовать объяснений, но она не решилась. Она впервые встретила человека, который был гораздо сильнее ее. Оставалось или подчиняться установленным им правилам или уйти.

Уйти она не могла, поэтому приходилось терпеть. Она тихонько примостилась возле его равнодушной спины, погладила гладкую кожу и уснула, легко дыша.

Юрий не спал, вспоминая некрасиво выпученные глаза матери и ее гневный крик. Он никогда не считал Ингу идеалом, но чтобы делать такие подлости…

Нет, это не по нему. Похоже, с ней ему хорошей жизни не видать. Подставит его когда-нибудь, это факт. Непорядочность, она когда-нибудь да вылезет, особенно если это свойство характера. Первым его порывом, когда он вошел в эту чужую выпендристую квартиру, было сложить вещи и убраться, но он видел, что Инга ждет от него именно этого, и решил остаться еще немного, просто чтобы обмануть ее ожидания. Не такой уж он предсказуемый, как ей кажется.

Ночь густой темнотой заливала комнату, и в душу закрался странный страх, что он никогда больше не сможет выбраться из этого мрака. Смутно чего-то хотелось, но он не мог понять, чего конкретно. Может быть, доброты и нежности, которые ему не могла дать эта по-хозяйски обхватившая его девица?

Он не любил, когда его обнимали или прижимались к нему так тесно, как она сейчас. Стало жарко и душно, захотелось спать одному, на большом просторном ложе, без конкуренток. Он насмешливо подумал: знала бы Инга, что он расценивает ее как соперницу за постельное пространство. Наверняка она думает о себе куда лучше.

Юрий поморщился. Если бы у него не было мужских потребностей, которые следовало периодически удовлетворять, он бы жил один. А еще лучше ушел бы в монахи. Что может быть лучше строгой жизни по монастырскому уставу? Как в армии, но гораздо приятнее, потому что добровольно.

Лишаешь себя мирских удовольствий, но зато сохраняешь в неприкосновенности душу, обращенную к Богу. Он не знал, есть Бог или нет, но было так приятно думать, что кто-то заботится о нем, бережет и лелеет. И конечно, не допустит, чтобы с ним случилось что-нибудь непоправимое.

Заснул под утро, с трудом проснулся от перезвона двух будильников, подвез Ингу на занятия и, полусонный, добрался на работу. Первым делом позвонил отцу. Тот был странно отрешенным и разговаривать не захотел. Сказал только, что со временем, возможно, всё утрясется, при этом в голосе у него убежденности в верности сказанного не было ни на йоту. Юрий догадался, что тот решил: примирить Ингу с матерью похоже, не удастся.

После ухода сына Евгений Георгиевич и сам попытался выяснить, в чем дело. Он никогда не видел, чтобы жена так срывалась и орала на кого-то, как базарная торговка. Впрочем, орала она не как торговка, а как до глубины души возмущенная беспардонным к себе отношением женщина.

– Понимаешь, я ничем этого хамства не заслужила! Совершенно ничем! – она смотрела на него сверкающими от негодования глазами, так и не сумев примириться с несправедливостью. – А она еще жалобы на меня строчила! Таракан ей в соусе привиделся! Да у нее глюки; она, может, наркоманка, но я-то тут при чем?