Маурин Ли - На краю Принцесс-парка

Следовало послать родителям письмо с мольбами проявить к ней снисходительность, причем послать прямо сегодня – чтобы ответ мог прийти до субботы, – до того дня, когда ей надо будет уехать из гостиницы.

Допив чай, Оливия вышла на улицу, свернула в переулок и нашла магазинчик, торгующий недорогими канцелярскими принадлежностями, потом зашла в почтовое отделение и написала родителям письмо, в котором сообщила о своем положении. Она даже не пыталась вызвать у них сочувствие – для этого она знала их слишком хорошо. Независимо от того, каким образом она подаст свою новость, они либо помогут, либо нет.

Ответ пришел в пятницу утром. Оливия сразу узнала почерк отца на конверте. Несмотря на то что этот почерк всегда был очень четким, Дэффиду Джонсу удалось написать слово «мисс» на конверте так, что оно напоминало «миссис», – или наоборот. Похоже, на хозяйку гостиницы это не произвело впечатления: письмо она подала так, словно брезговала им. Оливии пришло в голову, что можно было купить медное обручальное кольцо и зарегистрироваться как миссис О'Хэган, а в случае, если бы кто-нибудь поинтересовался, где ее муж, заявить, что она вдова, – но на тот момент она пребывала в слишком сильном смятении, чтобы додуматься до этого. Впрочем, единственное, что бы ей это дало, – ее не вышвырнули бы из гостиницы с таким позором. Ей все равно пришлось бы выехать через несколько дней, когда ее сбережения подошли бы к концу.

В конверте лежал билет на поезд и краткая записка:

«В субботу в 18:30 сядешь на вокзале Пэддингтон на поезд до Бристоля. Я тебя встречу. Отец».

От Бристоля до ее родного уэльского городка было довольно близко. Со смешанным чувством облегчения и грусти Оливия перечитала отцовскую записку. В ней не было ни слов «дорогая Оливия», ни «люблю, папа».

По крайней мере теперь можно было не беспокоиться о деньгах и позволить себе поесть вволю на то, что у нее оставалось.

Отец ждал ее под часами на вокзале Тэмпл-Мидс. Его ноги были широко расставлены, руки сцеплены за спиной, а во взгляде горело недовольство, проявлявшееся также в том, что он заметно покачивался вперед-назад. Это был крупный, крепко сбитый мужчина в длинном твидовом пальто и широкополой шляпе, придававшей ему весьма зловещий вид, – хотя если бы мистер Джонс это осознал, то наверняка ужаснулся бы. Пальто было расстегнуто и открывало полосатый жилет и золотые часы на цепочке.

При виде отца у Оливии возникло неприятное чувство – как будто он задумал что-то недоброе. Отец всегда внушал ей страх, хотя он ни разу, даже в гневе, не поднял на нее руку.

Когда Оливия подошла, Дэффид Джонс мрачно кивнул ей и даже взял у нее чемодан. Поцеловать дочь, которую он не видел два с половиной года, он и не подумал. Впрочем, даже если бы Оливия возвращалась домой при других обстоятельствах, это вряд ли удивило бы ее.

Она вслед за отцом вышла на улицу. Дэффид засунул чемодан в багажник маленького «Форда-8». Лишь к автомобилю он проявлял хоть немного привязанности. Когда мистер Джонс выходил из машины, он любовно похлопывал ее по черному боку и говорил: «Умная штучка!»

– А где мама? – спросила Оливия, когда они отъехали от вокзала.

– Дома, – коротко ответил отец.

Воцарилось долгое молчание. Было уже поздно, и освещенные газовыми фонарями улицы Бристоля были пустынны. Автомобиль проехал мимо нескольких только что закрывшихся пабов, на пороге которых все еще шумели толпы завсегдатаев.

– Куда мы едем? – спросила Оливия, когда молчание стало нестерпимым. У нее промелькнула мысль, что ее везут в дом для падших женщин. Это было бы ужасно, но она сама лишила себя возможности выбора.

– К некой миссис Куксон, которая живет неподалеку от доков. Она присмотрит за тобой до… до тех пор, пока не подойдет время, – напряженным голосом произнес отец. – Маловероятно, что в том районе появится кто-то из наших знакомых, но я был бы благодарен, если бы ты на всякий случай не выходила на улицу при дневном свете. Миссис Куксон получила деньги на приобретение соответствующей одежды для тебя. Тебе там будет удобно, а когда все закончится, ты уедешь. Если ты попросишь, я устрою ребенка куда следует, но, если ты решишь оставить его, не жди, что мы с матерью чем-то тебе поможем. И пожалуйста, больше никогда не показывайся нам на глаза.

Несмотря на то что у Оливии также не было ни малейшего желания видеть родителей, эти слова ударили ее, словно плеть. У нее возникло чувство, будто ее облили грязью. Она открыла было рот, чтобы рассказать отцу о Томе, но в этот момент он без выражения произнес: