Вера Кауи - Наследницы

«Какая предусмотрительность — запастись всем этим!» — похвалила себя Доминик. Она, улыбаясь, принялась перебирать бумаги. Вот Лукка ди Ченца, который подделывал Тьеполо, целых четыре картины; вот Эдуарде Санта Анна, владелец сомнительного Гойи, столько людей, столько сомнительных сделок… и столько постельных фотографий, причем ни на одной нет ее лица, видно только тело. Ах да, вот еще прием на вилле Караччио в Венеции, неожиданно окончившийся оргией… целый ряд хорошо знакомых лиц, мужчины и женщины, и каждый в состоянии хорошо заплатить за негативы — и продолжать молчать «Мое обеспечение», — удовлетворенно подумала она, раскладывая фотографии по столу, как колоду карт в пасьянсе. И стала прикидывать, испытывая при этом мстительное удовольствие, — с кого же начать?

Блэз появился в доме без предупреждения, и на какой-то миг Доминик показалось, что она все-таки выиграла, что она настолько сильно привязала его к себе, что он не может обойтись без нее. Когда же она услышала, что привело его сюда, то злорадно сказала:

— Это обойдется тебе в кругленькую сумму.

— Я так и полагал.

— Боюсь, что ты не представляешь…

— Назови свою цену.

Доминик выглядела как всегда прекрасно. Она была по-прежнему верна себе даже тогда, когда верность ей других людей пошла на убыль. Она была одета в просторную шелковую пижаму цвета маков с широкими рукавами и брючинами, а ее волосы лежали, как всегда, волосок к волоску, блестя, словно китайские лаковые фигурки От нее исходил присущий лишь ей неповторимый аромат, но теперь он показался Блэзу приторным.

И красота Доминик не тронула его. Ему хотелось лишь договориться о картине и уехать. И лучше бы им больше никогда не встречаться.

— Ну так как же? — спросила Доминик с ленивой улыбкой. — Какую цену мы назначим за этот прекрасный портрет покойного Чарльза Гастона Деспарда? — Она чувствовала себя настолько неуязвимой, что собиралась поиграть с ним в кошки-мышки, уверенная в своих острых ноготочках, в своей невероятной быстроте и ловкости. — Это, конечно, не шедевр, но вещь редкая.

Доминик взглянула на портрет: Чарльз сидел в своем кабинете за письменным столом, держа в руке ручку. На лице его играла улыбка, белые пряди обрамляли смуглое чувственное лицо с теплыми карими глазами. Позади него висел портрет старого Гастона, основателя фирмы.

— Нельзя назвать это высоким искусством, — вынесла приговор Доминик, — но портрет превосходно передает сходство. Кому ты думаешь заказать портрет Кейт?

К Аннидзони не обращайся, все его портреты напоминают восковые фигуры. Какая жалость, что Болдини уже умер, он мог преобразить в красавицу самую что ни на есть простушку…

— Так сколько же? — спросил Блэз спокойно.

У Доминик больше не было над ним власти, и она решила наказать его за это.

— Так это ты устроил слежку за мной, да? Это ты записывал каждое мое слово, ты подучил малышку Деслард шантажировать меня?

— Я установил за тобой наблюдение, это правда, и записывал тоже я, но Кейт сама решила, что делать с результатами.

— У нее не хватило бы храбрости воспользоваться им».

— Кейт не любит причинять боль. Но во мне течет индейская кровь. Мы не позволяем чувствам мешать нам.

Они обменялись долгим, оценивающим взглядом, и Доминик ощутила, как по телу прошла дрожь. Да, подумала она. Это его затаенное дикарство и притягивало меня.

— Что тебя навело на мысль следить за мной?

— Кейт. Ей трудно скрывать свои эмоции, а ты вызывала у нее откровенную неприязнь, и я чувствовал это.

Она не из тех, кто ненавидит без причины, я поискал эту причину и обнаружил ее — Ролло Беллами. Он узнал тебя. И не только по аромату духов. Он подозревал тебя с самого начала. Поэтому и отправился в Гонконг. И поэтому ты приказала избить его — до смерти, как ты полагала, но он оказался человеком крепким, с сильной волей к жизни. Именно после этого я установил в твоих комнатах подслушивающее устройство и велел следить за тобой.

Мне известно, с какими людьми и как часто ты виделась там; мне известно, сколько времени проводил с тобой Чжао Ли как в твоей постели, так и вне ее.

— Я не верю тебе, Чжао Ли обязательно заметил бы, — передернула плечами Доминик.

Блэз улыбнулся.

— Ты забываешь, я был во Вьетнаме. За два проведенных там года я кое-что понял в восточной психологии.

Ты знаешь, твоя главная беда — это тщеславие. Ты ни на минуту не подумала, что кто-нибудь может следить за тобой. Твой аукцион имел успех, который вскружил тебе голову, и в то же время это была невероятная наглость.