Натали де Рамон - Млечный Путь

— Нет. Я решила шуметь погромче, чтобы они услышали и сами вышли. Их объяснения меня не волновали! Пойми, мне было просто ужасно любопытно, что же это за особа, с которой он столько лет! Я громко захлопнула входную дверь, напевая, повесила плащ на вешалку, надела домашние туфли и понесла сумки с продуктами на кухню, топая как можно громче. А на кухне оказался Тьерри. В одном полотенце на бедрах и с подносом в руках, на который он выкладывал из холодильника все подряд. «Привет, мам»! Как ни в чем не бывало! Я говорю: что это значит? кто у нас в гостях? почему ты не предупредил? А он: «Ой, мам, мы сейчас перекусим и уйдем с барби». Я говорю, значит, ее зовут Барбара? Он поморщился. «Не бери в голову, мам! Они все барби! Мы уже уходим»! Подхватил поднос и уволок наверх в свою комнату. Я занялась готовкой. Через какое-то время слышу шаги по лестнице, потом — в гостиной. Но не оборачиваюсь и не выхожу. Слышу шепот, и — хлоп — входная дверь.

— То есть ты эту барби не видела?

— Нет. Ни я ее, ни она меня. И сейчас думаю, что вполне можно было бы все забыть, как будто ничего не было! А я взяла и выложила все вечером Даниелю. Вот зачем я это сделала?! Можно еще сигарету?

— Бери, не спрашивай. И про дежавю тоже выложила?

— Ну да… Даниель ведь последние годы совсем не гулял. После того как наша Сесиль вышла замуж. Я решила, все, кончились его походы. Потом Сесиль родила, и он стал таким счастливым дедом. Обожает малышку! Вот я и рассказала. Думала, посмеемся.

— Посмеялись?

— Мы-то посмеялись. Правда. Только, когда среди ночи заявился Тьерри, никому уже было не до смеха… Оказалось ведь, что Тьерри тоже заставал отца с бабами, но молчал из мужской солидарности и от жалости ко мне… Всем досталось, мне тоже…

— Тебе-то за что?

— Отца я ему плохого подобрала. Разве не ясно? Теперь Тьерри ни с кем из нас не разговаривает, из своей комнаты не выходит, с нами демонстративно не питается. А Даниель опять загулял. Причем у него завтра день рождения… А, ладно! — Я махнула рукой и посмотрела на двери кафе. — Ну и где наша красотка? Что они там, пекут, что ли, эти самые пирожные?

— Давай еще по глоточку. — Марта взяла бутылку и стала наливать.

— А который час?

Она вывернула ко мне свое запястье.

— Почти полпятого? Слушай, Марта, наверное, он догадался, что я могла пошустрить с его мобильным, и отменил рандеву.

— Очень может быть. Но я готова сидеть с тобой сколько угодно, если ты все-таки решишь его дожидаться. Тем более что наши пирожные еще в печке.

Я усмехнулась.

— Спасибо, Марта. Я хочу все-таки еще полчаса подождать. Только мне нужно сходить припудрить носик, а то жидкости многовато. Я ведь и до тебя выпила две чашки.

— Ладно. Заодно и посмотри, какая из посетительниц может оказаться нашей… э-э-э… клиенткой. А потом я. О, смотри! — Она показала рукой в сторону улицы. — Такой зонт?

Из раскрытой дверцы такси вылезал белый в черно-серую клетку купол.

— В точности. У подружки Тьерри был именно такой.

Я поднялась из-за столика и вошла в кафе, столкнувшись в дверях с официанткой. Она несла на подносе чашки с кофе и два пирожных — огромные, почти торты. Пытаясь угадать «клиентку», я искоса разглядывала посетителей. Их было немного, наверное, из-за времени дня и погоды, причем тут не оказалось ни одного мужчины.

— Привет, воробышек. — Жюль поцеловал жену, открывшую ему дверь, и, снимая плащ, показал на кучу больших нарядных пакетов. — Ого! Похоже, гонорар тебе повысили, коли столь велик шопинг! Ну давай хвались! Или дефиле запланировано после ужина?

— Это все не мое. — Марта подхватила его плащ и поместила на вешалку. — Так сказать, на временном хранении.

— То есть?! — возмутился Жюль. — Чье это?

— Это вещи Жюстин, моей редакторши. Пойдем, — обняв толстую спину мужа, она повлекла его к ванной, — помоешь ручки, будем ужинать…

— Это облезлой клуши? — перебил Жюль. — А почему они должны храниться у нас? У нас что, главные парижские склады?

— Видишь ли, завтра день рождения ее мужа…

— А! Так это подарки! Так бы сразу и сказала! И она не хочет, чтобы он увидел их раньше времени? — Жюль открыл кран и сунул руки под воду.

— Ну конечно! — Марта протянула ему мыло и наблюдала, как оно тут же сделалось черным и по белоснежному фаянсу потекли мерзкие грязные разводы. — Можно подумать, дорогой, что ты не руководитель телеканала, а грузчик угля…

— По расходу сил — то же самое, только мне еще иногда приходится думать! — Жюль бросил грязное мыло на край раковины, небрежно ополоснул руки, схватил конец ближайшего полотенца, вытер в основном пальцы и с чувством в него высморкался.