Шобха Де: Сестры-соперницы

Раманбхаи приобнял ее.

— Ты была еще слишком маленькой. И не могла понять… Да и зачем было тебя огорчать?

Плечи Микки содрогались от рыданий.

— Ненавижу вас за это. Вас всех. Так нечестно! Теперь папы и мамы больше нет, и я никогда не узнаю правды.

Раманбхаи дал Микки выплакаться, поглаживая ее по голове и по плечам.

— Девочка моя, прошлого не воротишь. Твой отец умер, и все, что было в его жизни, ушло вместе с ним. А тебе надо думать о будущем, планировать свою жизнь. Завтра с утра я жду тебя в отцовском кабинете. Это будет деловая встреча. Ты должна быть спокойной и уверенной. Не подписывай никаких бумаг и не бери на себя никаких обязательств. Если что-то покажется тебе непонятным, просто посмотри на меня и откажись отвечать, сославшись на то, что тебе надо подумать. После встречи мы с тобой еще раз все обсудим и примем правильные решения, договорились?

Микки рассеянно кивнула. Когда Раманбхаи ушел, она в отчаянии подумала: «Мне так нужен хоть кто-нибудь, с кем я могла бы поговорить начистоту. Шон далеко, да и трудно было бы ему разобраться в том, что происходит здесь, в стране, о которой он почти ничего не знает». Она вспомнила, как во время похорон кто-то назвал ее сиротой. Кажется, это была Гангу. Теперь Микки действительно почувствовала, что совсем одна на всем белом свете. Как же это трудно — быть богатой, неопытной и вдруг остаться без родителей. Тут у нее перед глазами возник образ Алиши. Может, не так уж она и одинока. У нее ведь есть сестра. Младшая сестра. И она найдет ее.

Микки бросилась в свою комнату. Она все-все узнает об Алише. А потом сразу же ей позвонит, вот только номер найдет. И пригласит ее в гости. Она твердо решила не терять из вида свою самую близкую теперь родственницу.

— Здравствуйте, будьте добры Алишу Мехта, — услышала Лилабен молодой женский голос, подняв трубку.

Не было еще и десяти, и женщина не совсем проснулась. Кто бы только знал, как тяжело давались ей пробуждения в последнее время. Лилабен спросонья не сообразила, что надо бы переключиться на городской выговор, и ответила, по своей провинциальной привычке, на языке гуджарати. Ну и ладно. От этих телефонных звонков одно сплошное беспокойство. Подружки Алиши слишком плохо воспитаны, чтобы подождать хотя бы до полудня, прежде чем названивать по телефону.

— Как тебя звать-то? — спросила она неприветливо.

Ее собеседница на мгновение замялась, а потом ответила тоже на гуджарати, но на более изысканном диалекте шудх, принятом в высших слоях ахмедабадского общества.

— Меня зовут Маллика Хиралаль. Простите, я говорю с Лилабен Мехта?

Лилабен чуть с кровати не упала. Сон мгновенно слетел с нее, но речь оставалась замедленной из-за успокоительных таблеток, которые она приняла накануне.

— Да-да-да, вы правы, я действительно Лилабен. А Алиша… она спит, то есть, я хотела сказать, она в школе… подождите, я посмотрю, дома ли она… может, она сидит у себя в комнате… я взяла вторую трубку у себя… подождите, я сейчас…

Микки согласилась подождать. Она и сама порядком нервничала, но умело это скрывала, по крайней мере, голос у нее не дрожал. Хотя при этом она так вцепилась в телефонную трубку, что костяшки пальцев побелели от напряжения.

Она была озадачена. Голос собеседницы показался ей неприятным, режущим ухо, а произношение — нечетким, как у цыганки. Странно, ведь ее отец всегда был таким требовательным к соблюдению внешних приличий. Микки вспомнила, как придирчиво он оглядывал маму, прежде чем отправиться с ней куда-нибудь, нередко настаивая, чтобы та надела другое сари или взяла новую сумочку. Да и самой Микки не раз доставалось от него за грязные ногти или за то, что она выбрала носочки, которые плохо сочетались с английскими туфельками. А уж на этикете он был буквально помешан. Микки с трудом удавалось сдерживать хихиканье, когда к ним в гости приходили родственники, особенно тетя Анджанабен, которая не могла не рыгнуть разок-другой после еды. Отец Микки был эстетом, он тонко чувствовал красоту во всем, будь то музыка, живопись, цветы или закат. А эта женщина, судя по голосу, совсем не в его вкусе. И Микки еще сильнее захотелось увидеть Лилабен и, конечно же, ее дочь.

Она продолжала держать трубку у уха. Сквозь помехи на линии было слышно, какой переполох поднялся в доме. На том конце провода хлопали дверями и кричали. Потом послышался стук каблучков и ей, наконец, ответили.

— Алло, — произнес низкий грудной голос.