Евгений Хохлов - Сны женщины

Гостиная, например, – простор цвета карамели и шелковое дерево паркета. Или вот – кабинет. Бюро у стены в перламутровых инкрустациях. Барский диван, одетый мягкой кожей. Большой стол на тумбах, бронзовая лампа под абажуром молочного стекла. Книги – есть и редкие, но их не читают.

«К чему бы мне читать? – говорила Ванда. – Ничего нового я для себя не открою. Любовь, кровь, убийства, безумные письма, страстные слова… Вранье до гробовой доски. Дикость человеческая – все одно и то же». А зачем тогда книги, если не читать, мадам Ванда? Не продадите ли что-нибудь? «Книги зачем? Знать, им здесь место, вот пусть и пребывают. Продавать еще, прах тебя побери! Вот несытая, похотливая порода! Все готовы к рукам прибрать, себе подчинить! И владеть! И владеть! И мусолить до износу! Дрянь порода!» Какая порода, мадам Ванда?! «Ваша, мужиковская, козлиная. Ну, меня-то уж не подчинишь. Я теперь свободная!» Мадам Ванда, что вы опять разошлись? Было бы странно, если бы я… «Слышала уже все твои оправдания. Чихала я на них. Мужик – он и есть мужик, и козел пишется. Вот у меня варенье из китайки, идем чаем надуваться…»

Она немного сумасшедшая, мадам Ванда. Дня не пройдет без нападок в адрес мужского племени. Но следуем дальше.

…Здесь, за голубым занавесом, нечто вроде будуара. Кокетливые креслица и пуфы. По стенам, как и везде, фотографии, но еще и картины с букетами и фруктами. Ковер на полу тоже в букетах и фруктах. Для дневного отдыха – кушетка в шелковых подушках, в изножье – огромная, расшитая пионами голубая китайская шаль. Кушетка совсем небольшая, не сравнить с белой кроватью на двенадцать персон, что наверху.

Еще есть холл на первом этаже. Ванда называет его «передняя». «Передняя» занимает чуть не весь этаж. Это очень современная «передняя». Длинные светлые диваны, низкий стеклянный стол, в толще мутноватого стекла замурованы огромные бабочки южных широт (я, полон сентиментального сочувствия, все надеюсь, что поддельные). Что же еще? Вот – модерновый камин в блестящем кафеле, торшеры на гнутых ногах, хрустальная россыпь огромной люстры и телевизор из самых что ни на есть современных – плоское черное озеро. Телевизор своенравен – включается-выключается, когда сам захочет.

Мадам Ванда, зачем вам такой телевизор? «Не продам! Ишь глаз положил!» О господи! «Господи еси на эн-би-си, а то и подальше! Мне телевизор самой нужен!» Мадам Ванда, у меня свой есть! «Вот и не зарься на чужой каравай! Не зарься!» Да не зарюсь я! «А зачем спрашивал? По-до-зри-тель-но мне это! Знаю я вашу козлиную породу!» Какая порода, Ванда! Я… я беспородный! «Оно и видно: вон все корки от ватрушки под блюдце сложил, творог раскрошил – хоть свинью пускай, чтоб подбирала! Думал, я не замечу?!» Всего-то две-три крошки, а корочку я доесть собирался… «Знаю я все твои оправдания!»

Ватрушки у нее магазинные, в лучшем случае позавчерашние: твердокаменная сдоба, творог же отдает нафталином. Можно бы нынче высказаться по этому поводу, но где она, Ванда.

…Что ж, теперь дозволительно опуститься на диван, долить в бокал вина, поставить бутылку на стеклянную столешницу (Ай, ай! Останется красный липкий кружок! Ванда бы не потерпела и не спустила бы такого безобразия. Но где она, Ванда?). Глотните вина, героиня!

Глотните вина, и черная телевизионная гладь задрожит, пойдет тенями, мигнет и вспыхнет ярким изображением. И вот по ночному шоссе над обрывом, высоко над морем и даже ближе к звездам, летит, пронзая ночь, старинный белый автомобиль. На повороте он вдруг виляет к обрыву…

У вас сердце замерло, героиня? Дрогнула рука с полным бокалом, красные капли выплеснулись на грудь, расплылись на белоснежной тоге…

Да, довоенного образца белый «Мерседес» – он вам знаком? – вдруг виляет к обрыву и… отправляется в полет.

– Еще бы немного, и…

– Ты испугал меня. Что за шутки! И шуба теперь испорчена. Терпеть не могу химчистки, после химчистки весь ворс повылезет. С тебя новая шуба. Ты меня испугал. Выстрел, кровь брызжет! У меня чуть сердце не разорвалось!

– Ну, извини. Извини, Леночка.

– Ванда. Ты забыл, генерал?

– Ванда. Хотел сюрпризом. Кто же знал, что так выстрелит? В машине тепло, да и растрясло в дороге бутылку. Шампанскому вредно. А я и забыл, обо всем забыл, потому что ты рядом. Ну ничего, у меня еще есть, тоже красное. Такая редкость, из таких краев привез, что сказать нельзя! Секретно.

– С тебя шуба.

– Запросто! Эйн, цвей, дрей! Оглянись! На заднем сиденье.