Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви

И все же его адвокат представил ряд убедительных экспертов с пугающими медицинскими историями. Подавленный, но спокойный мужчина лет пятидесяти начинает принимать прозак, у него резко развиваются паранойя и слабоумие, он расстреливает всю свою семью, а потом и себя. Интересно, а ты когда-нибудь цеплялся за эту фармацевтическую соломинку? Наш хороший сын просто оказался одним из тех, кому не повезло, чья реакция на антидепрессанты оказалась неблагоприятной, поэтому вместо того, чтобы снять с него тяжелое бремя, лекарство помрачило его сознание? Ну, я честно пыталась некоторое время верить в это, особенно во время судебного процесса над Кевином.

Хотя эта линия защиты не спасла Кевина и не передала его на попечение психиатров, приговор был, пожалуй, смягчен из-за посеянных адвокатом сомнений в душевной стабильности нашего сына. После вынесения приговора — Кевин получил семь лет — я поблагодарила его адвоката Джона Годдарда на ступенях здания суда. На самом деле я не ощущала в то время особой благодарности — семь лет никогда не казались маленьким сроком, — но я понимала, что Джон сделал все возможное в этом неприятном деле. Пытаясь найти что-то достойное восхищения, я прокомментировала его изобретательный подход к делу. Я сказала, что никогда не слышала о психотическом эффекте прозака на некоторых пациентов, иначе никогда не позволила бы Кевину принимать его.

— О, благодарите не меня, а Кевина, — отмахнулся Джон. — Я тоже никогда не слышал о психотическом эффекте. Это была целиком его идея.

— Но... у него же нет доступа к библиотеке, не так ли?

— Нет, не в предварительном заключении. — В глазах Джона мелькнуло искреннее сочувствие. — Честно говоря, мне не пришлось и пальцем шевельнуть. Он знал все ссылки на прецеденты. Даже имена и адреса экспертов. У вас очень умный мальчик, Ева.

Джон сказал это не радостно... подавленно.

* * *

Что касается второй мелочи — учитывая, как делаются дела в той далекой стране, где пятнадцатилетние убивают одноклассников, — я молчала, поскольку думала, что ты ее не поймешь. Я просто не хотела ни сама об этом думать, ни мучить тебя, хотя жила в вечном страхе, что тот эпизод может повториться.

Это было месяца через три после четверга. Судебный процесс закончился, и Кевину вынесли приговор. Я к тому времени лишь недавно ввела в свое расписание субботние автоматические визиты в Чатем. Мы еще не научились разговаривать друг с другом, и время тянулось медленно. Тогда он считал мои визиты дополнительным наказанием; он содрогался, когда я приходила, и аплодировал, когда уходила. Он давал понять, что его настоящая семья внутри тюремных стен, среди несовершеннолетних нарушителей, его почитателей. Когда я сообщила ему о гражданском иске Мэри Вулфорд, то удивилась его реакции: он не выказал удовлетворения, наоборот, еще больше рассердился. Как позже он возмутится: «Почему тебе вся честь?» Поэтому я сказала:

— Неужели недостаточно того, что я потеряла мужа и дочь? Еще и гражданский иск?

Он пробормотал нечто вроде, что я себя жалею.

— А ты? — спросила я. — Тебе меня не жаль?

Он пожал плечами:

— Ты-то не пострадала? Не получила ни царапинки.

— Неужели? И почему же?

— Когда ставишь спектакль, не расстреливаешь публику, — спокойно сказал он, катая что-то в правой руке.

— Ты имеешь в виду, что оставить меня в живых — лучшая месть?

Мы уже были за пределами выяснений, за что он мстил.

Я больше не могла говорить ни о чем, связанном с четвергом, и уже собиралась прибегнуть к старым хорошо-ли-тебя-кормят, когда мой взгляд снова остановился на предмете, который он перекладывал из руки в руку, ритмично ощупывал пальцами. Как четки. Честно, я просто хотела сменить тему, меня не интересовала его игрушка, но, если я воспринимала его суетливые движения как признак душевного дискомфорта в присутствии женщины, чью семью он убил, я жестоко ошибалась.

— Что это? — спросила я. — Что у тебя там?

Он криво улыбнулся и раскрыл ладонь, показав талисман с робкой гордостью мальчика за свой стреляющий шарик. Я вскочила так быстро, что мой стул с грохотом опрокинулся. Не часто доводится смотреть на предмет, который смотрит на тебя.

— Никогда больше не смей это доставать, — хрипло сказала я. — Иначе я никогда сюда не приеду. Никогда! Ты меня слышишь?

Думаю, он понял, что я имела в виду. Я предоставила ему отличный предлог избавиться от назойливых визитов мамси. Исходя из того, что стеклянный глаз Селии больше мне не предъявлялся, полагаю, по зрелом размышлении, он радовался моим визитам.