Мари-Элен Лафон: Знакомство по объявлению

Другим воскресным вечером, когда они сидели за столом — дело было в конце июня, как раз поспела первая клубника, еще бледноватая, но сладкая и душистая, — Эрик вдруг заговорил о бабушке. Он произнес перед молча внимавшими ему Полем с Анеттой целую речь, состоявшую из бесконечно долгих фраз, которые он, едва успевая перевести дыхание, вываливал одну за другой на еще не убранный после ужина стол.

Бабушке, говорил он, надо переехать в Конда, где ей будет намного лучше, чем в Байоле; там есть все, что нужно пожилому человеку, — продовольственные магазины, почта, чтобы получать пенсию, поликлиника, аптека. Надо подыскать ей квартиру с центральным отоплением, и, может быть, она обойдется даже дешевле, чем в Байоле, потому что Канталь — это все-таки деревня, а в деревне цены на жилье ниже, чем в городе. На жизнь бабушке денег хватит, как всегда хватало до сих пор. На неделе, кроме среды, когда нет уроков, он будет на большой перемене [2] Во французских школах большая перемена длится с 12 до 13 часов дня, дети в это время обедают. ходить к ней обедать, ему же в этой школе еще два года учиться, а бабушке это поможет быстрее освоиться на новом месте; это очень важно, что они будут часто видеться, пусть и совсем ненадолго.

Но главное, у нее будет семья, потому что в Байоле она вообще ни с кем не общается, в гости ни к кому не ходит и ее никто не навещает. Так что для нее ничего особенно не изменится, если не считать того, что они опять будут вместе. У нее же никого больше нет, чуть повысив голос, сказал он, только внук и дочь, так зачем им жить в разных концах Франции, встречаться два раза в год и скучать друг по другу все остальное время? Всего-то и делов, что организовать ей перевозку мебели и прочих вещей. Их у нее немного, он уже составил список. Даже если забрать с собой оба шкафа и старинную швейную машинку, все легко поместится в небольшом грузовике, который можно взять напрокат в Клермоне. Поведет его Поль. Бабушка заранее упакует вещи, так что они обернутся туда и обратно за два дня; лучше всего сделать это в августе, в крайнем случае до Дня Всех Святых, одним словом, до наступления зимних холодов. Потому что зимой, когда все кругом заметет снегом, он сможет оставаться у нее ночевать, а спать будет на диване. На слове «диван» он почему-то запнулся и стал ладонью сметать в кучку рассыпанные по клетчатой клеенке хлебные крошки.

Подошла Лола и села позади мальчика, насторожив уши, словно готовясь к атаке. Эрик ни на кого не смотрел. Снизу послышались звуки музыки — шла заставка передачи о погоде. Поль поднялся, взял со стола кувшин и пошел к раковине набрать воды. Не поворачиваясь от крана, он сказал, что бабушка должна сама решить, захочется ли ей в таком возрасте менять свою жизнь. Анетта не сводила глаз с Эрика, с его склоненного к столу светловолосого затылка. Ее вдруг поразила его сосредоточенность, а в следующий миг обожгла мысль, что ведь он, наверное, не один день собирался с духом, прежде чем поделиться с ними своими планами.

Надо было что-то сказать ему, выразить словами чувства, бушевавшие в груди и так и рвущиеся наружу. К глазам подступили слезы — пролейся они сейчас, как знать, может, вместе с ними вышла бы вся дрянь из лопнувшего гнойника прошлых обид. Но она не позволила себе заплакать. Она понимала, что Эрик не держит на нее зла — пока не держит — за то, что она их разлучила, их троих, хотя им так славно жилось в Байоле, в крохотном мирке, состоявшем из двух квартир, школы и пары-тройки всегда пустых улиц. Но Эрик вырос, и в нем появилось что-то такое, чего не было раньше. Ей даже подумалось, что он, возможно, не унаследует ее бессловесность, ее неспособность говорить нужные вещи в нужное время, ее неумение давать окружающим понять, чего именно она от них ждет. Может быть, он, наоборот, научится желать и стремиться к исполнению своих желаний, будет брать быка за рога, и добиваться своего, и получать от жизни немножко больше, чем ничего.

Она потрясла головой и встала, изгоняя вдруг всплывшее в памяти полузабытое воспоминание: Эрик, трех- или четырехлетний, сидит на ярко-желтом мотоцикле, испуганный, готовый разреветься, с глазами вполлица и трясущимися губами, а перед ним стоит помощница фотографа из цирка и машет каким-то плюшевым зверем, ничуть не удивленная, потому что из всей группы он был самый маленький, самый серьезный и самый послушный. Поль так и остался стоять, прислонившись спиной к шкафу, втиснутому в проем между двумя окнами.