Шэрон Оуэнс - Чайная на Малберри-стрит

Не обремененные домашними заботами, они все свое время посвящали сбору денег на благотворительность, тряся жестянками для пожертвований на Ройал-авеню. Особенно им нравилось за чашкой чаю в кафе «У Малдуна» перемывать всем косточки и рассуждать о том, каким должен быть правильный и достойный уклад жизни. Еще они любили выезжать за город на приходском автобусе.

Раз в неделю они отправлялись на городское кладбище — на могилу родителей положить свежие цветы. Нежно любимый сестрами отец, Уильям, был настоящим героем, получил на войне много наград, и они часто вспоминали о нем.

— Подумать только, и ради таких, как вот эти, наш дорогой отец сражался с Гитлером, — бывало, сокрушалась Элис, провожая взглядом малолетних мамаш, толкавших мимо окон кафе коляски с толстощекими младенцами. — В наше время таких девиц давно бы уже определили куда следует. Кажется, здесь неподалеку как раз был исправительный интернат, пока либералы его не прикрыли.

— Да, хотя… В интернатах тоже было не все гладко. Не скажу, что это решение всех проблем. Но девушкам следовало бы, по крайней мере, одеваться приличнее. — Беатрис презрительно фыркнула, глядя на сигарету, свисавшую с густо напомаженных губ девушки, которой никак нельзя было дать больше пятнадцати. — Они палец о палец не ударят, чтобы привести себя в божеский вид.

— Приличий больше не существует, — вторила ей Элис. — Все полетело в тартарары, как только перестали носить шляпки и длинные юбки.

— Мне трудно поверить, что наш отец защищал родину ради таких ничтожеств! — вскрикнула Беатрис, прочитав в газете о девятилетнем мальчике, которого исключили из школы за то, что он поджег кабинет. — Здесь пишут, что его родители, оба, конечно же, безработные, попросили пособие на частного преподавателя для своего отпрыска. Ха! Да таких расстреливать нужно за то, что вырастили такого негодяя.

— Верно, верно, — согласилась с ней Элис. — Людей, бывало, расстреливали и за меньшие провинности. И общество от этого только выиграло.

По воскресеньям они надевали свои лучшие перчатки и строгие шляпки и чинно шествовали в церковь, царственно кивая по пути всем знакомым. Они усаживались в первом ряду и громко пели во всю мощь своих здоровых, сильных, не отравленных никотином легких; они усердно молились за спасение мира в целом и Белфаста в частности. После обеда они принимались строчить обличительные письма: в основном эти гневные послания предназначались владельцу местного газетного киоска и резко осуждали отвратительную порнографию, которую он выставлял на верхней полке. А еще, конечно же, сестрам было что сказать о местной молодежи, ничтожно малая часть которой по воскресеньям удосуживалась посещать церковь.

— Неудивительно, что скоро люди совсем перестанут заключать браки, — не унималась Беатрис. — Девицы бросаются то на одного, то на другого. А уж одеваются — уму непостижимо! Совсем стыд потеряли. Срам, да и только!

— Именно, именно, — соглашалась Элис. — А какое безобразие, что теперь на каждом углу продают жареную картошку в бумажных пакетах и молодые люди едят прямо на ходу! Как можно допускать такое? Конечно, молодым людям теперь и жениться незачем — хлеба и зрелищ и без того вдоволь.

Старые Перечницы неплохо жили на свои две пенсии. Недостатков в них практически не было, если не считать слабости к новым шляпкам и непомерно раздутой гордыни. Именно гордыня побуждала их собирать денег на благотворительность больше, чем удавалось собрать остальным прихожанам; гордыня не давала им спокойно спать по ночам. Вместо этого они составляли торжественные речи на случай, если им доведется предстать перед ее величеством королевой, поскольку рано или поздно это, несомненно, случится и они будут представлены к награде как минимум. Блестящая медаль в бархатной коробочке. После всего того, что они делали для местного общества все долгие годы, они вправе были бы рассчитывать и на большее.

Элис подошла к стойке.

— Не хотите ли сделать пожертвование? — обратилась она к Дэниелу. — На поддержание военных памятников.

Дэниел помрачнел. Все, что было связано с благотворительностью, доставляло ему беспокойство, напоминало, что и сам он в детстве жил в нищете. Но Пенни без лишних слов взяла из кассы пятифунтовую банкноту, свернула ее и положила в жестянку.

— Вот, пожалуйста, — сказала она. — Пусть день сегодня будет для вас удачным, леди. — Она не без вызова взглянула на Дэниела.