Вирджиния Эндрюс: Паутина грез

Мама советовала ему вкладывать деньги в другие проекты, помимо морского туризма, но отец упрямо отказывался, утверждая, что больше ни в чем не разбирается.

— Капитан последним покидает корабль, а если приходится тонуть, то он идет на дно вместе со своим детищем, — торжественно заявил он. — Верно, принцесса?

Я жутко переживала за папу. А вот мама — напротив. Она была уверена, что новые карибские круизы решат все проблемы, говорила, что давно надо было приняться за них.

— Но как все мужчины, отец не стал слушать меня, — сообщила она потом в нашем приватном разговоре. — Мужчины не выносят, когда им советуют. Особенно если это делают женщины. Вообще-то мужчины всю жизнь остаются маленькими мальчиками: они любят, чтобы их ласкали и баловали, а сами при этом капризничают и упрямятся.

Я слушала маму и думала, что ее слова не могут относиться к папе. Неужели он упрямый? Разве что свой кабинет не разрешает трогать… Мама, кстати, капризничает и упрямится чаще. И я простодушно заявила ей об этом. Она восприняла мои возражения спокойно и сказала, что «сложный характер» — одно из немногих женских преимуществ. Мужчины начинают дороже ценить женщину, добавила она.

Выдался ясный, удивительно теплый день. Папа сказал, что бабье лето в этом году затянулось и если так пойдет дальше, мы не увидим снега до января. А я мечтала, чтобы было снежное Рождество. Совсем иначе звенят колокольчики и звучат псалмы, когда падают белые хлопья, а под ногами скрипит снег. Мама в ответ на мои слова с веселым смехом произнесла:

— Тони Таттертон собирается устроить в своей усадьбе рождественский праздник. А уж если Тони Таттертон захотел снега на Рождество, будь уверена, все завалят сугробы.

— Он, должно быть, очень богат! — воскликнула я, будто снег можно было считать богатством.

— Когда ты увидишь Фарти с его спортивным комплексом, с его «роллс-ройсами» и гоночными машинами, с его арабскими скакунами, ты поймешь, что богат — это мало сказано!

— Фарти? Что еще за Фарти?

— О! — Мама тихо и коротко засмеялась, как смеются люди наедине с собой, вспоминая близкого человека или счастливые минуты. — Такое прозвище дал Тони своему поместью. Полностью оно называется Фартинггейл.

— Надо же, как в романах! Только там люди дают имена своим домам.

— Дело в том, что семьи с большой историей живут в домах с большой историей, и эти дома — как живые персонажи. У них есть имена, характер, душа. Ты сама скоро поймешь, о каких людях и о каких домах я говорю. Ты скоро будешь жить среди них.

— А тебе всегда хотелось жить широко, как жили прежде в Техасе? — спросила я. К своему стыду, мне почему-то и в голову не приходило мечтать о светском обществе, об аристократических развлечениях, о поместьях вроде Тары из знаменитого романа «Унесенные ветром». Может, для таких фантазий я еще мала?

— Нет, конечно, — молвила мама, и я опять услышала ее негромкий смех, обращенный только к себе. — Я мечтала жить в мансарде на тихой парижской улочке. Мечтала быть верной подругой талантливого, но бедного поэта, продавать на улице свои картины, а по вечерам слушать, как мой возлюбленный читает в литературных кафе собственные стихи. Когда я рассказала об этом матери, она хохотала до упаду и заявила, что единственное предназначение женщины — быть женой и матерью.

— Но неужели она не замечала твоего таланта? Неужели не восхищалась твоими рисунками и картинами? — воскликнула я, подумав при этом, что сама с трудом представляю себе маму в убогой комнатенке под крышей, без нарядов, без драгоценностей, без гроша в кармане.

— Какое там! Она и смотреть на них не хотела, лишь бранила меня, будто я бездарно провожу время. А сестрицы опускались даже до того, что портили мои работы. Ах, Ли, ты не представляешь, как я была несчастна в твои годы.

Действительно, ужасно, когда родная мать не дает тебе ни тепла, ни поддержки, мысленно согласилась я. Бедная моя мамочка, ей приходилось жить со злыднями-сестрицами и с матерью, равнодушной к ее интересам и пристрастиям! Бедная моя мамочка была одинока, пока папа не вызволил ее из дома, не спас ее! И тогда она стала настоящей художницей, живет сейчас тихо и счастливо, в окружении любимых вещей и дорогих людей.

— Но ты же счастлива сейчас, мама? У тебя есть все, что ты хочешь, правда? Ты можешь рисовать, ведь так? — требовала я ответа.

Мама ответила не сразу.

— У меня много дорогих вещей, Ли, у меня большой дом, но все же я думаю, что могла бы жить иначе.