Элизабет Хауэр: Полгода — и вся жизнь

— Я так и не узнала, почему прервалась дружба между ним и моим отцом, — сказала я Камилле. — Ни в детстве, ни затем в юности я не могла понять, почему мне нельзя опять поехать в Бойген. У меня отняли то, что ничем нельзя было заменить. Я должна была справиться с этим. Поэтому я постаралась забыть о Бойгене.

— Странно, — говорит Камилла. — Может быть, это как-то связано с обыском в их доме?

— Я не хочу ничего знать об этом, — ответила я.

Ответ Юргена на мое письмо к нему после смерти Верены не был с его стороны только жестом вежливости. Между нами лежал развод, но мы не были равнодушны к судьбе друг друга. Мы много лет были женаты, когда-то любили друг друга и знали, что какое-то время были счастливы. Прочитав письмо Юргена, я положила его в папку. В нем я нашла все, что ожидала найти.

Через некоторое время, когда я уже начала ездить к Камилле, я вновь получила от него письмо. Я испугалась и подумала, что он строит новые планы насчет Матиаса. Но об этом не было речи. В письме к своей бывшей жене он рассказывал о своих буднях, о своей профессии, об изменениях, которые он предпринял в доме. «Ты знаешь, мне не нужно больше так много комнат для приема гостей, теперь они кажутся пустыми. Я решил, что целесообразнее всего устроить в них библиотеку. Какое счастье, — писал он, — остаться одному не в миллионном городе, где отсутствие сочувствия со стороны других людей загоняет тебя в полную изоляцию. Здесь, в Новом свете, еще есть место настоящей дружбе, взаимопомощи, подлинному интересу к судьбе другого человека. В отношениях нет натянутости, в проявлении дружеских чувств все искренни.

Почти каждый вечер меня приглашают в гости, вокруг моего несчастья не поднимают никакого шума, о случившемся пытаются не упоминать. Как ты поживаешь? Тебе еще не надоела твоя работа в бюро? Матиас часто пишет мне».

Это письмо не только удивило меня, оно вызвало напряжение всех моих сил. Мои вечера с Камиллой два-три раза в неделю, а часто еще и суббота с воскресеньем, проведенные в доме, который до сих пор волновал меня, наши трудные разговоры — все это требовало от меня полной отдачи.

Как понимать Юргена? Почему он описывал свою жизнь, о которой я ничего не знала шесть лет и в которой теперь не хотела принимать никакого участия? Он не заставит меня думать о себе.

Я не стала отвечать на это письмо и, перечитав его несколько раз, положила в ту же папку, где лежало первое. Когда через две недели я получила третье письмо от Юргена, я побоялась даже вскрывать его, взяла с собой в бюро, а вечером пошла с ним к Инге.

Инга поджарила для меня тосты, налила бокал итальянского красного вина.

— Пусть все идет как идет, — ответила я, — наконец все стало налаживаться. Мы с Камиллой вместе пытаемся устранить все препятствия между нами, все, что раньше мешало нам понять друг друга. Это очень важно для нас обеих. Мы с Матиасом тоже стали лучше понимать друг друга, нам нелегко далось это. И вдруг появляется Юрген и требует к себе внимания, сочувствия, уж не знаю, что еще. Нет, я ничего не хочу. Пусть оставит меня в покое, в конце-то концов.

Я зажимаю по привычке большой палец в кулак и прижимаю кулак к столу. Стол от этого жеста сдвигается, и вино выливается на остатки бутерброда. По тарелке расплывается фиолетовое пятно.

Инга приносит салфетку и вытирает стол, потом опять наливает мне вина и садится напротив. Я вынимаю из кармана письмо Юргена.

По содержанию оно напоминает предыдущее. Он опять описывает какие-то незначительные эпизоды своей жизни, но делает это с большей грустью. Последний абзац я прочитала вслух:

«Я купил небольшой автомобиль, довольно симпатичный и практичный в использовании. Привык к нему легко, ведь здесь не нужно ездить на большие расстояния. Прислугу по дому я сократил, так как обычно ем в бюро, с этим нет проблем. Когда живешь один, все становится проще. Я уже начинаю находить преимущества в своем положении. Я стал тяжело переносить здешний климат. Раньше такого не было. Врач говорит, что я много работаю. Я пробовал брать выходные дни, но не знаю, чем заняться в свободное время. Ты, наверное, тоже с волнением ждешь, как Матиас сдаст устный экзамен на аттестат зрелости. Что вы думаете делать на каникулах? Свою яхту я продал».

Я сидела и боролась со слезами. Меня душили давние, почти похороненные уже чувства, которые вдруг снова ожили.

— Ну? — спросила Инга.

— Нет, — сказала я, — нет. Я не пущу больше Юргена в свою жизнь.