Элизабет Хауэр: Полгода — и вся жизнь

— Мы всегда умели приспособиться, — часто и не без иронии говорил барон о своей семье, которая отличалась только благодаря поддержке влиятельных персон и благоприятному стечению политических обстоятельств, а также удачным военным действиям. Самой легендарной в роду была личность некоего Богуслава фон Ротенвальда, который при Франце Первом получил крест ордена Святого Стефания и должность верховного главнокомандующего, что принесло ему наряду с властью и славой еще и крупные земельные владения. При нем состояние семьи Ротенвальдов достигло своей вершины. Блестящим подтверждением тому был портрет счастливого Богуслава кисти Иоганна Батиста Лампи-старшего, где тот был изображен в духе начала девятнадцатого века, но с помпезностью и размахом позднего барокко. С энергично выставленным подбородком, узкими губами и носом с горбинкой, Богуслав скептически смотрел маленькими, широко посаженными глазами на обветшавший паркет в салоне своего внука Экберта. Овальная золотая рама, обрамляющая убегающий вдаль ландшафт за плечами разряженного предка, выделялась на выцветших обоях, как икона в крестьянской избе. Этот портрет был гордостью барона. Всякий, с кем он хоть чуть-чуть был знаком, знал, что у барона есть подлинный Лампи. Каждый, кто переступал порог виллы, препровождался в салон, чтобы восхититься картиной и показать, понимает ли он что-нибудь в искусстве. Иногда барон рассказывал историю своего предка, но чаще осмотр картины происходил без всяких комментариев с его стороны.

— Боюсь, что эту картину когда-нибудь украдут, — часто говорил Вегерер, и все соглашались с ним.

— Никто не сможет ее украсть у меня, так как она связана со мной неразрушимыми узами, — сказал барон, когда Вегерер однажды заговорил с ним об этом. — Это единственная часть моего состояния, с которой я не расстанусь никогда, даже если моей семье придется голодать.

Вегерера этот ответ не устроил, и когда кто-нибудь по соседству заговаривал об этой картине, он тут же докладывал о своем разговоре с бароном.

— Ясно одно, — сказал однажды отец Ренаты, — если этого Лампи можно украсть только с бароном, то их никто не побеспокоит.

Об этих словах каким-то образом узнали все. Может быть, они дошли и до ушей барона, которого с отцом Ренаты связывало лишь беглое знакомство. В любом случае по барону ничего нельзя было заметить.

Барон достиг верхней границы сада. Там он тщательно обследовал маленькую калитку, которая выходила на песчаную дорожку, ведущую к полю. На ней висел самый обыкновенный, проржавевший от времени замок. Он был закрыт. Барон подергал его, потом покачал калитку, но замок не открывался. Некоторое время он стоял и думал, где мог быть ключ, но уже сейчас ему было ясно, что искать его совершенно бесполезно. Он опять вспомнил о Вегерере. Тот был мастером на все руки и потому часто выполнял всякие работы по дому. Но барон тотчас же отбросил эту мысль. Никто не должен знать, что он хотел открыть эту калитку, которой годами никто не пользовался. Барон решил сделать это сам, с помощью каких-нибудь инструментов. Но не сейчас. Позже. Может быть, после обеда. Он не мог подключить к этому делу даже свою жену Терезу — Терчи, как он ее называл. Она часто помогала ему. Прежде всего в неприятных делах, которыми он занимался с неохотой и участия в которых, помня о его происхождении, от него никто не мог требовать. Что касалось его жены, то он, казалось, забывал, что Терчи по происхождению стоит гораздо выше его. Но сама она, видимо, об этом никогда не вспоминала. Когда он пошел в сад, она как раз развешивала во дворе целую корзину выстиранного белья. Через кусты черной смородины и узкие светлые просветы между деревьями барон неотчетливо различал маленькую фигурку Терчи, ее ноги и руки, находящиеся в постоянном движении, тогда как тело и голову скрывали развевающиеся на ветру простыни и скатерти. После смерти первой жены, которую он не любил, но к которой относился с почтением, ему нужно было быстро найти вторую маму для своих осиротевших маленьких детей. Нанять няню или экономку ему не позволяли финансы. Через своего племянника он познакомился с Терчи. Она была моложе его на двадцать лет, ее семья владела крупным поместьем в Моравии. Оно переходило по наследству ее старшему брату, но и приданое Терчи обещало быть немалым. Барон, якобы случайно приехавший с племянником, приходился семье Терчи дальним родственником, что неоспоримо доказывало его генеалогическое древо. Он стремительно начал завоевывать Терчи, бросив на это все остатки своего кавалерийского шарма. Юная, не очень привлекательная девушка увлеклась им и, когда он намекнул ей о своих намерениях, с безоглядностью влюбленной согласилась принять его предложение. Отец Терчи, хоть и не верил, что эта связь будет счастливой, все же не стал выступать против настойчивого упрямства дочери. Приданое действительно оказалось значительным. Новая супружеская пара провела несколько счастливых лет, прежде всего барон. Когда они миновали, его жена без сопротивления согласилась со своей ролью кухарки, прачки, девочки на побегушках и исполняла ее стойко и мужественно. Она все еще была влюблена в барона и не делала различий между его детьми от первого брака и их собственными.