Эльза Вернер: Гонцы весны

Эдмунд замолчал; он знал по опыту, что его защита только ухудшит дело, так как здесь говорила материнская ревность, просыпавшаяся каждый раз, как только сын открыто выражал свою симпатию двоюродному брату и товарищу детства. Да и продолжение разговора должно было прекратиться само собой, так как появился его виновник.

Приветствие Освальда было таким же официальным, а ответ тетки таким же холодным, как и вчера; каков бы ни был характер отношений тетки с племянником, утренние приветствия были законом. На этот раз только что оконченное путешествие дало повод к более продолжительной беседе. Эдмунд рассказал несколько приключений; Освальд дополнил и закончил их, и, таким образом, визит, ограничивавшийся обычно двумя-тремя минутами, продолжался более четверти часа.

— Вы оба сильно изменились за эти шесть месяцев, — сказала, наконец, графиня. — В особенности ты, Эдмунд, с таким смуглым лицом кажешься теперь совсем южанином.

— Меня очень часто принимали за него, — согласился Эдмунд. — В этом отношении я, к сожалению, ничего не унаследовал от моей прекрасной белокурой мамы.

Мать улыбнулась.

— Ну, я думаю, ты мог бы быть доволен тем, что дала тебе природа. На меня ты, во всяком случае, совсем не похож, скорее на отца.

— На дядю? Едва ли! — заметил Освальд.

— Как ты можешь судить об этом? — спросила графиня. — И ты, и Эдмунд были еще мальчиками, когда умер мой муж.

— О, нет, мама, не трудись, пожалуйста, искать какое-нибудь сходство! — вступился Эдмунд. — Я, правда, помню папу очень мало, но ведь у нас есть его большой портрет в натуральную величину. У меня нет ни одной черты, похожей на него. Собственно говоря, это весьма странно, потому что именно в нашем роду фамильное сходство выражается очень резко. Взгляни на Освальда! Истинный Эттерсберг, с головы до пят. Он изумительно похож на старые, висящие в нашем зале портреты предков, у которых из поколения в поколение повторяются те же черты. Бог знает, почему я не удостоился этого исторического фамильного сходства. Что ты так смотришь на меня, Освальд?

Молодой человек, действительно, испытующе смотрел на двоюродного брата.

— Я нахожу, что ты прав, — ответил он. — У тебя нет ни одной черты Эттерсбергов.

— Это опять одно из твоих необоснованных предположений, — резким тоном сказала графиня. — Такие фамильные черты очень часто отсутствуют в юношеском возрасте, зато тем резче выступают в зрелости. То же самое будет и с Эдмундом.

— Едва ли, — со смехом покачал головой молодой граф. — Я создан совсем из другого материала и часто спрашиваю себя, каким образом я со своею кипучей, подвижной натурой, с этими легкомыслием и отвагой, из-за которых мне так часто читают нотации, попал в этот род, с незапамятных времен отличавшийся предельной серьезностью и рассудительностью и при этом порядочной тупостью и скукой. Освальд был бы гораздо лучшим главой рода, чем я.

— Эдмунд! — воскликнула графиня, однако было неизвестно, относилось ли это восклицание к последней его фразе или вообще к легкомысленному выпаду против предков.

— Ах, да, — промолвил слегка сконфуженный Эдмунд. — Прошу прощения у теней моих пращуров. Видишь, мама, я, к сожалению, ничего не унаследовал от их талантов, даже рассудительности.

— Мне кажется, тетушка думала другое, — спокойно промолвил Освальд.

Графиня закусила губы. На ее лице ясно отразилось, что она снова чувствовала полнейшее отвращение к «холодному, пытливому взору», остановившемуся теперь на ней.

— Бросьте, наконец, этот спор о фамильном сходстве! — оборвала она разговор. — В наследственности бывают как правила, так и исключения. Освальд, мне хочется, чтобы ты посмотрел эти бумаги. Ты ведь юрист. Наш поверенный считает это дело сомнительным, я же думаю, и Эдмунд того же мнения, что мы обязаны довести его до конца. — И она подвинула племяннику бумаги, лежавшие перед ней на столе.

Тот бросил на них беглый взгляд и произнес:

— Ах, вот что! Речь идет о процессе против советника Рюстова из Брюннека.

— Боже мой, неужели эта история еще не окончена? — спросил Эдмунд. — Процесс был начат еще до нашего отъезда.

Освальд насмешливо улыбнулся.

— По-видимому, у тебя довольно своеобразное понятие о продолжительности судебных дел такого рода. Это может длиться годами. Если ты, тетя, позволишь, я возьму бумаги с собой, чтобы просмотреть их по свободе, если только Эдмунд…

— Нет-нет, увольте меня, ради Бога! — замахал руками граф. — Я наполовину уже забыл всю эту историю. Этот Рюстов, кажется, женился на дочери дяди Франца и предъявляет теперь права на Дорнау, который дядя в своем завещании отказал мне?