— Ах ты своевольник! Пора тебя опять прибрать к рукам. Ты, кажется, на свободе совсем забыл о материнской узде. Выдержишь ли ты ее снова?
— Если она будет в твоих руках всегда! — заверил ее Эдмунд, с чувством поднося к губам ее руку, но затем, опять впадая в свою прежнюю беспечность, продолжал: — Я заранее предсказывал Освальду, что приговор мне будет милостивым. Я знаю свою маму.
Лицо графини омрачилось.
— По-видимому, Освальд был не на высоте своих обязанностей, — возразила она. — Я видела это уже по твоим письмам. Как старший и более благоразумный, он должен был всюду сопровождать тебя, а вместо этого он давал тебе полную свободу. Если бы твой собственный характер не предохранял тебя от более дурного чем просто глупости, Освальд, наверное, тоже не сделал бы этого.
— Ну, предупреждал он достаточно, — вступился Эдмунд, — и я сам виноват, если не слушал его. Но теперь прежде всего один вопрос, мама! Почему Освальд сослан в боковой флигель?
— Сослан? Что за выражение! Ты ведь видел перестановку, которую я сделала в твоих комнатах. Разве тебе не нравится такое обновление?
— Да, но…
— Тебе необходимо теперь жить в отдельном помещении, — перебила графиня сына. — Когда ты, как хозяин майората, примешь свои имения, тебе будет неудобно находиться в одних комнатах с двоюродным братом. Он сам поймет это.
— Но для этого не надо было загонять его в старое здание, которым пользуются только в исключительных случаях, — заметил Эдмунд. — В замке комнат достаточно. Твое распоряжение оскорбило Освальда; я ясно видел это. Возьми его обратно, прошу тебя.
— Я не могу сделать этого, не показавшись смешной в глазах прислуги, — сказала графиня. — Если ты хочешь пойти наперекор моему приказанию, можешь сделать это.
— Мама! — с недовольством воскликнул молодой граф, — ты ведь знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в твои распоряжения. Но это было ни к чему; Освальд и без того покинет нас через несколько месяцев.
— Да, осенью! До тех пор мой брат предпримет необходимые меры, чтобы открыть ему доступ на государственную службу.
Эдмунд уставился в пол.
— Мне кажется, у Освальда другие планы на будущее, — неуверенно проговорил он.
— Другие планы? — повторила графиня. — Я не хочу думать, что он вторично нас не послушает. Тогда, когда речь шла о вступлении его на военную службу, только ты вырвал у меня согласие на его отказ от этого. Ты всегда был на его стороне. Тогдашнего его упрямства я не простила ему до сих пор.
— Это было вовсе не упрямство, — защищал брата Эдмунд, — а только убеждение Освальда, что, как офицер и представитель старого дворянского рода, он не смог бы служить, не пользуясь в течение очень продолжительного времени моей поддержкой.
— Которую ты ему и оказал бы с лихвой.
— Но которую он ни за что не хочет принять. Он обладает несокрушимой гордостью.
— Скажи лучше — несокрушимым высокомерием, — возразила графиня. — Я знаю это; мне пришлось бороться с этим с того самого дня, когда он вошел к нам в дом. Если бы мой муж не завещал, что он должен учиться и путешествовать вместе с тобой, я никогда не оставляла бы тебя в его обществе. Он никогда не был мне симпатичен. Я не выношу этих холодных, испытующих, настороженных взглядов, которые за всем следят и от которых не может укрыться ничто, даже самое сокровенное.
Эдмунд громко расхохотался.
— Но, мама, ты изображаешь Освальда настоящим сыщиком. Он, действительно, очень наблюдательный; это видно по его метким замечаниям относительно людей и обстоятельств, совершенно ускользающим от других. Но здесь, в Эттерсберге, это ни к чему; у нас, слава Богу, нет никаких тайн.
Графиня склонилась над бумагами, лежавшими на столе, по-видимому, что-то разыскивая среди них.
— Невероятно! Я никогда не могла понять твою слепую привязанность к Освальду. Ты со своим мягким, открытым характером, всецело и безраздельно отдающийся другим, и ледяная замкнутость Освальда! Вы похожи друг на друга, как огонь и вода.
— Может быть, поэтому нас так и тянет друг к другу, — улыбнулся Эдмунд. — Освальд не ласков, я согласен с этим, а со мной в особенности. И тем не менее меня влечет к нему, точно так же и он любит меня, я знаю это.
— Ты думаешь? — холодно спросила графиня. — Ошибаешься. Освальд принадлежит к натурам, ненавидящим тех, от кого они должны принимать благодеяния. Он никогда не простит мне, что мое замужество разрушило их с отцом надежды, и точно так же не простит тебе, что ты стоишь между ним и майоратом. Я знаю его лучше, чем ты.
Читать дальше