Люсиль Картер: Всё возможно

Эмма удивленно уставилась на него. Он серьезно? Похоже, что да. Если бы она услышала хотя бы намек на фальшь в его голосе, то послала бы его ко всем чертям. Однако Питер Лейден был искренен. Так, по крайней мере, ей казалось.

— Что ж, — Эмма указала на анкету, — заполняйте. А там видно будет…

Продолжая улыбаться, он взял анкету, ручку, вышел в коридор и принялся писать, положив лист на подоконник. Стержень скрипел — Питер с такой силой нажимал на него, что едва не порвал бумагу. Да и сам Питер скрипел зубами от злости. Ему хотелось наорать на эту самоуверенную девицу, которая считала себя лучше него. В другое время он с удовольствием прошелся бы по ее внешности, по ее манере говорить, по ее повадкам… Довел бы Эмму Сент-Джон до слез. Просто для того, чтобы стереть самодовольную ухмылку с ее лица.

Однако он должен был играть роль человека, который стремится начать новую жизнь и рад любой помощи от тех, кто уже кое-чего добился. И еще Питеру очень нужны были деньги.

Вообще-то он выкинул бумажку с номером телефона Эммы, как только покинул офис своего отца. Питер надеялся справиться со сложившейся ситуацией своими силами, однако уже на следующий день понял, что это невозможно. Ссора с Митчеллом лишила Питера возможности обратиться к нему за помощью, а остальные друзья неожиданно пропали: они были слишком заняты, чтобы разговаривать с ним, когда он звонил, делали вид, что их нет дома, и даже переходили на другую стороны улицы, когда с ним сталкивались. Питер не видел другого выхода, как воспользоваться советом Марши. Он позвонил ей, пожаловался, что потерял листок с заветным номером, понял, что секретарша ему не поверила, терпеливо выслушал ее ворчание и все-таки получил желаемое. И вот теперь он стоял у подоконника, заполняя дурацкую анкету, задыхался от бессильной злобы и готов был растерзать любого, кто попался бы ему сейчас под горячую руку.

Через пять минут он вернулся к Эмме, добродушно улыбаясь, хотя у него уже сводило скулы, и положил перед ней на стол исписанный листок.

— Благодарю вас, — чопорно сказала Эмма, не глядя на него. — Я свяжусь с вами, если вы нам подойдете.

— Стерва, — прошипел он, когда оказался в лифте.

На него покосилась стоявшая рядом женщина и поспешила отвернуться: еще недавно казавшаяся обаятельной улыбка Питера Лейдена теперь была больше похожа на оскал бульдога.

Представляю, что он обо мне подумал! — в то же самое время сказала себе Эмма не без тайного удовлетворения. Нет, она не радовалась тому, что кто-то затаил на нее черную злобу, но приятно было сознавать, что наглый сын богача получил по заслугам. Впрочем, она поверила в его искренность, когда он вдруг из самодовольного кретина превратился в вежливого, воспитанного мужчину. И все же Эмма не могла не похвалить себя за то, что именно она наставила этого эгоиста на путь истинный.

Ох, как же жестоко она ошибалась!

— Ах, Эмма, Эмма, прекрасна, как вербена…

Эмма поморщилась, услышав звуки голоса Чака Причетта, ее давнего поклонника.

— Некрасиво и не в рифму, — проворчала она. — Да и вербену я не люблю.

— Что поделать, я не поэт. — Он присел на краешек ее стола. — Однако ты действительно прекрасна.

Во взгляде Эммы промелькнуло странное выражение — смесь жалости и отчаяния. Чак прямо-таки изводил ее своими ухаживаниями. Она уже полгода пыталась донести до него всеми правдами и неправдами, что он зря теряет время, однако ее отказы только сильнее распаляли его.

Вообще-то он был довольно-таки симпатичным мужчиной. Правда, нравился он в основном любительницам смазливых мордашек. Эмма же была поклонницей мужественной внешности. Однако Чака никак нельзя было назвать мужественным. Он был худым и нескладным — в восемнадцатом веке Чак считался бы эталоном красоты, но сейчас его субтильная фигура вызывала только сочувствие. Темные волнистые волосы, обрамлявшие его лицо, делали Чака похожим на херувима, а темные грустные глаза с поволокой придавали ему сходство с барашком, идущим на заклание. Кисти его рук с тонкими длинными пальцами должны были принадлежать женщине. То же касалось и его неправдоподобно маленьких ступней, обутых в лаковые туфли. От Чака всегда пахло фруктовой жвачкой и воздушным сладким рисом. И еще он писал дурные стихи и вечно клялся, что бросит это занятие, однако обещания, к сожалению, не выполнял.

В общем, Эмма, предпочитавшая встречаться с Мужчинами (с большой буквы!), оставалась холодна к его виршам и комплиментам, которыми он сыпал.