Дарья Волкова - С тобой и без тебя. И снова с тобой.

— Конечно, знаю, — Стас пожимает плечами. Как ее бесит этот жест! Потому что сразу видно, какие они у него широченные, и как перекатываются мускулы под тканью футболки. — Более того, я этим нагло пользуюсь.

Стас внимательно смотрит на нее.

— Вер, только не говори мне, что ТЫ повелась на всю эту ботву.

— Не понимаю, о чем ты, — Вера вдруг решает, что она очень хочет пиццу.

— Это же просто слова. Они ничего не значат. Я еще и не такое говорю, чтобы добиться нужной мне реакции.

— Это какой же?

— Да разной. Смотря какое фото. Чаще всего страсть, желание, возбуждение, — Стас говорит все это совершенно обыденным голосом, а Веру начинает тихонько потряхивать от злости. «Не заводись, — уговаривает себя она. — Для него это часть работы». Но день, видимо, сегодня такой, что благоразумные намерения так и остаются намерениями.

— А что потом? Ты трахаешь каждую модель, которую снимаешь? — Вера получает почти физическое удовольствие, произнося «трахаешь», выделяя его интонацией. Ей хочется обидеть Стаса, ей хочется ссоры, перебранки, скандала, в конце концов.

— Ну, если бы это было так, я бы работал на одну «Виагру», — Стас чуть заметно усмехается. Пока Вера гневается, он успевает заварить чай и принести чашки.

— Некоторые из моделей имеют мужей или бойфрендов. А еще я, знаешь ли, и мужиков иногда снимаю. Ввиду моей унылой гетеросексуальной ориентации и наличию неких псевдоморальных принципов со всеми трахаться никак не получается. Только с самыми лучшими.

Стас обнимает ладонями кружку и смотрит поверх нее на Веру.

— Вер, да не обращай внимания на то, что сегодня было. Ты же разумная и вменяемая женщина. С тобой все по-другому будет.

Услышав, как ее называют «разумной и вменяемой женщиной» (!), Вера стервенеет. Рявкает «Нет» и уходит, хлопнув дверью. Потом стыдно, конечно. Но она уже приняла решение. Никогда в жизни она больше не будет разговаривать с этим озабоченным подонком. Если она для него всего лишь «разумная и вменяемая женщина».

Одного Вера не учла. Со Стасом она была знакома всего пять дней и не знала, какой он упрямый. Он уговаривал ее две недели. И все-таки уговорил.

Раньше фраза: «Фотосессия — это тяжкий труд» Веру бы в лучшем случае насмешила. В худшем — вызвала бы глухое раздражение. Сейчас она готова подписаться под каждым словом. Кровью.

В кровь были стерты пальцы от тетивы на луке. Несмотря на то, что он бутафорский. Вера не знала, куда девать руки, куда смотреть. У нее был загнанный и полный паники взгляд. Стас психовал и орал, потом выгнал всех, кроме Веры, из павильона. Спустя два часа выгнал и ее домой, сказав, что ему нужно просмотреть отснятый материал и понять, где же он косячит.

В следующий раз было еще хуже. Потому что с киностудии привезли чертовы доспехи. Одевали Веру в них вдвоем знакомая Вере стилист Света и костюмер со студии. Вера нервничала, ибо не привыкла стоять полуголой перед незнакомыми людьми. Пусть и женщинами. У Светы тоже было маловато опыта в прилаживании рыцарских доспехов к женскому телу. Короче, заглянувшему с невинным вопросом: «Сколько можно копаться?» Соловьеву в голову полетела латная рукавица.

Все это было неимоверно сложно. Тело ныло от непривычных нагрузок. Особенно руки и плечи. Меч, хоть и ненастоящий, весил, казалось Вере, тонны. Стас опять выгнал всех из павильона. Вера внутренне сжалась, готовая к тому, что сейчас он опять начнет требовать от нее чего-то невозможного. А вместо этого…

— Тебе не кажется, что Джойс был психом? — Стас опять крутит что-то на фотоаппарате.

— А? — Вере кажется, что она ослышалась. Опускает поднятый меч, утыкая его в пол перед собой.

— Я, когда читал «Улисса», не раз думал о том, что ему надо не книжки писать, а у хорошего врача лечиться.

— Ты хоть представляешь, в какое время и в какой стране он жил? И что ему пришлось пережить?

— Я же не историк, чтобы это знать. Я простой читатель, мне не понятно…

— Чтобы понятно было, надо мозги включать…