Лина Баркли: Пространство круга

— Ты из-за чего-то сердишься, Дик?

Их взгляды встретились.

— Ты даже не хочешь слушать о…

— Нет-нет, я слушаю.

Хейзл, не сводя с него своих огромных темно-синих глаз, рассеянно поймала длинную прядь волос, упавшую на щеку, и заправила ее за ухо.

Этот жест подчеркнул соблазнительные округлости ее высокой груди, и Дика опалило жаром, хотя жена не сделала ровно ничего, чтобы соблазнить его. В сущности, скорее наоборот.

Хейзл всегда одевалась с предельной практичностью: привычка эта объяснялась наличием трех маленьких детей, которые требовали постоянного внимания. На ней были брючки, которые от долгого ношения уже пузырились на коленях, и совершенно бесформенный и оттого выглядевший неряшливо красный свитер. Ее пышные светлые волосы были собраны на затылке в конский хвостик и перетянуты бархатной ленточкой; на лице нет и следа косметики.

— Почему бы тебе не рассказать, в чем дело, Дик? — Она поднялась с пола и лукаво посмотрела на него. — Или сначала приготовить тебе выпить?

Он покачал головой, но, взглянув в доверчивое лицо жены, едва не передумал, зная, какую неожиданность сейчас вывалит ей на голову.

— Спасибо, не надо. Давай присядем где-нибудь в комнате, хорошо?

Кивнув, Хейзл последовала за ним в гостиную, где Дик немедленно уселся на один из огромных диванов болотно-зеленоватого цвета. Хейзл устроилась на дальнем конце того же дивана и ободряюще улыбнулась, понимая, что ее обычно спокойный и уравновешенный муж сегодня чем-то раздражен. Хотя, если задуматься, это настроение не покидало его последние несколько недель. И каждый раз, когда она спрашивала, все ли в порядке, Дик лишь нетерпеливо мотал головой.

— Так что тебя беспокоит, дорогой?

Он помедлил, подбирая слова, поскольку предвидел реакцию жены на то, что он собирался сообщить.

— Радость моя…

— Ох, ради бога, Дик, не мямли!

Хейзл была единственной женщиной в мире, которой Дик Треверс позволял разговаривать с собой подобным образом.

— Может, настало время подумать о переезде…

Вот это Хейзл ожидала услышать меньше всего. Она бы не столь удивилась, если бы Дик сказал, что хочет организовать пешую прогулку для всей семьи по Аравийской пустыне.

— О переезде? — испуганно переспросила Хейзл.

Они начали семейную жизнь в этой квартире, вырастили в ее стенах троицу веселых, здоровых детей и продолжали жить здесь дружно и счастливо, несмотря на сомнения и мрачные прогнозы тех, кто знал супругов Треверс как облупленных.

Дик кивнул.

— Именно. Ведь это не такое уж бредовое предложение, радость моя? Многие и года не могут усидеть на месте! Напряги извилины и поразмысли об этом.

Хейзл с унынием подумала, что напрячь извилины для нее почти невыполнимая задача. За десять лет после рождения тройняшек мозги у нее буквально размягчились. И если в школе она могла складывать в уме целые столбцы цифр, то теперь, когда к чаю собирались друзья и подруги детей, она порой считала на пальцах, сколько понадобится чашек и приборов! Она с головой ушла в материнские обязанности, ухитряясь помнить о двадцати вещах одновременно, но терялась, сталкиваясь с необходимостью логически осмыслить проблему. Вот и сейчас растерялась.

Эта квартира была ее гнездом и прибежищем; она жила в ней, сколько помнила себя — задолго до того, как вышла замуж за Дика. И здесь они были счастливы. Меньше всего на свете Хейзл хотелось покидать насиженное место, и поэтому она твердо сказала:

— Но я никуда не хочу переезжать.

На его лице отразилась досада.

— Да, я понимаю. Но ты не можешь просто взять и отбросить мое предложение, Хейзл!

Он прав. Этого сделать она не могла. Ни в коем случае, если хотела одержать верх и заставить мужа принять ее точку зрения. Ибо Дик Треверс был одним из тех потрясающе спокойных и рассудительных личностей, у которых всегда готов ответ на что угодно. А если Хейзл разразится бурными истерическими слезами — что в данный момент ей и хотелось сделать — и со всей силой страсти объявит, что никуда переезжать не собирается, в таком случае Дик пустит в ход свою изощренную логику и не оставит камня на камне от всех ее аргументов.

Хейзл набрала в грудь побольше воздуха и жалобно спросила:

— Но, дорогой, почему мы должны переезжать? Я хочу сказать, ведь мы так счастливы здесь… Верно?

Он помедлил с ответом. Хейзл отметила, что Дик замялся уже во второй раз. Наступившее молчание повисло в комнате как густое облако дыма.