Внезапно я чувствую себя вполне протрезвевшей.
— Ну пожалуйста, — умоляет Лиза. — Попробуй. Разве сегодня мы не говорили с тобой о риске?
— Ты подлая. Очень, очень подлая. А это, — самым холодным тоном заявляю я, — очень дурно с твоей стороны.
— Дурно-гламурно.
— Напомни-ка мне, зачем мы сюда пришли.
— Затем, что мы девственны в отношении голых вечеринок, и я решила, что это дело нужно исправить. Немедленно.
Она складывает на груди руки, давая мне время осмыслить ее логику. Трудно воспринимать Лизу серьезно, когда она стоит, притоптывая отставленной в сторону ногой в меховом ботинке, а жемчуга подскакивают у нее на обнаженной груди.
— Ты могла меня хотя бы предупредить?
— Ты бы не пошла.
— Я не Бонни. Меня можно было бы убедить.
— Аты разве не убеждена? — самодовольно спрашивает она.
— Вынудить и убедить — две большие разницы.
— У тебя красивая грудь, — говорю я, смиряясь с тем, что мы остаемся.
— У тебя тоже. А теперь раздевайся, — требует она и протягивает мне черный мешок для одежды.
— А можно оставить туфли? На каблуках я покажусь более худой.
— Думаю, да, — отвечает она.
— Лиза, — шепчу я.
— Да? — шепчет она в ответ.
— Я две недели не брила ноги. У меня там такая щетина. Если кто-нибудь заденет мои ноги, он порежется.
— Не волнуйся, — шепчет она, — у меня такое чувство, что ты не единственная такая там будешь.
Я раздеваюсь и аккуратно складываю одежду в черный мешок для мусора, напоминая себе, что участие во всем этом простительно, поскольку я выпила четыре порции и глоток.
Я поворачиваюсь и иду за Лизой по коридору к комнате, откуда доносится музыка и где, как я предполагаю, держат всех голых людей. Следуя за подтянутой Лизиной попкой, я мысленно радуюсь своей смелости и тому, что с двенадцати лет пользуюсь антицеллюлитным лосьоном.
Мы проходим мимо пивной емкости и входим в комнату с оглушительной музыкой. Для этого и нужен колледж, без устали повторяю я. Я здесь для того, чтобы быть голой. Вот за что я плачу тридцать семь тысяч долларов. Под «я» я подразумеваю своих родителей. И я поступила сюда ради именно таких дополнительных курсов?
Моему взору предстает калейдоскоп из ног, животов и задов. И яиц. За всю свою жизнь я ни разу не видела столько яиц в одном месте. А вдруг я коснусь чьей-нибудь задницы, когда пойду за пивом? Или, еще хуже, по случайности войду в контакт с пенисом? Обычно я оставляю за собой право планировать поступки такого рода заранее. А вдруг кто-нибудь захочет что-нибудь почесать, промажет и по ошибке почешет меня? С другой стороны, в приглушенном свете все тела как бы излучают мягкое сияние.
— Привет, леди, — раздается позади нас чей-то голос.
Я оборачиваюсь и вижу перед нами голого Активиста Адама. Он прикладывает неимоверные усилия, чтобы смотреть нам обеим только в лицо. И правда, его взгляд ни разу не опускается ниже уровня плеч. Я оглядываюсь вокруг и замечаю, что никто никого не рассматривает. Все разговоры происходят при непрерывном контакте глаз. Я мысленно хихикаю.
Когда я одета, меня разглядывает и то больше людей.
— Привет, Адам, — отвечаю я.
— Приятно видеть вас здесь, — с улыбкой говорит он. — Как ты, Лиза? — спрашивает он, переводя на нее свой обожающий взгляд.
К моему огромному удивлению, она тепло улыбается, вместо того чтобы тут же отбрить его саркастической репликой.
— Хорошо. Хорошо, — быстро отвечает она.
Лицо Адама озаряется. У него такой вид, словно он только что освободил рабочих целой потогонной мастерской.
— Правда? У тебя все хорошо? Это здорово. Я так рад это слышать. Никогда не видел вас, леди, на голой вечеринке, — чересчур возбужденно продолжает он. — Чем обязан такому удовольствию?
— Мы подумали, что это расширит наш кругозор и раскрепостит дух, — отвечает Лиза за нас обеих. Хотя единственное, что я могу тут расширить, — это возможность подцепить какую-нибудь мерзкую заразу.
— Ради этого все и затевается, — отвечает Адам. — Здесь каждый может узнать, кто он на самом деле. Понимаете, — продолжает он, задумчиво почесывая подбородок, — мы приходим в этот мир одинаково голыми — а что потом? Все оказываемся на разных уровнях. Мы не должны позволять нашей одежде заслонять нашу личность. Мы должны сами говорить за себя.
Наступает пауза, в течение которой мы смотрим на него.
— Принести вам пива? — быстро спрашивает он, чувствуя, что последние двадцать четыре секунды вел себя как полный идиот.
Читать дальше