Елена Усачева: P.S. Я тебя ненавижу!

Зонтик у карусели яркий, отсвечивает лаком. Под ним на тонких трубочках разноцветные лошадки с наездниками. Через одного — девочка в длинном платье, мальчик в черном костюмчике. Основание, как бисквитный торт, украшено розовыми завитками, пастельным взбитым «кремом».

С легким треском поворачивается ключик. Щелкает механизм. Пронзительная музыка шарманки заставляет карусель бежать. Вверх-вниз ходят лошадки. Барышни с кавалерами никак не могут встретиться — то он опускается до карамельного основания, то она.

Эля всегда выбирала белую лошадку. Зеленая уздечка, красная попонка. За ней скакал мальчик на черном коне. В черном костюмчике. Ах, как это было красиво. Черная уздечка. Белая попонка. Сам мальчик с темными волнистыми волосами. Розовощекий. Улыбается.

Улыбающегося мальчика в черном костюмчике Эля увидела к концу дня у себя на парте. И уже потом — разобранную карусель. Зонтик, торт-подставку, замершие вверх ногами лошадки. Ключик вяло завершал свой оборот. Скрипел поломанный механизм.

— А-а-а-а! — заорали у Эли за плечом.

Сразу появилось много лиц. Перепуганных, возмущенных, довольно скалящих зубы.

— Сломали!

Верещала Дронова. Распахивала свои и без того огромные глаза, прикрывала рот ладошкой. Какой ужас! Какой кошмар!

— Ой! Подумаешь! Набор винтиков! — Сашка Максимихин бросил на парту последнюю всадницу. Белая лошадка, красная попонка.

— Зачем ты это сделал?

Ирина Александровна острой бритвой прошла через взбаламученный класс.

— А чего?

Сашка жмет плечами, гнет губы в презрительной ухмылке. Рыжеватый чуб падает на лоб. Глаза щурятся, собираются сухие морщинки. Кожа шелушится.

— Как чего? — всплескивает тонкими руками Ирина Александровна.

У нее черные волосы и «ведьминские», темные, глаза. В первом классе шептались, что она натуральная ведьма. По ночам колдует и летает на метле.

— Ты сломал чужую вещь! Она стоит больших денег!

— Там одна пластмасса. — Сашка уверен в своей правоте. — В нее играть было невозможно, только смотреть. А так — в самый раз. Да она еще работает.

Он подхватывает торт-основание и крутит ключик. Механизм трещит и стонет. Все завороженно смотрят. Словно так оно и должно быть — если музыкальная шкатулка заиграет, значит, ничего не сломалось. Но карамельное основание издает тревожное «бздынь», и ключ начинает проворачиваться вольно, не цепляясь за барабан.

— Отдай! — вырывает остатки игрушки учительница.

Она растерянно смотрит на парту, на свои руки, в глаза Эли, полные слез.

— Ну, и что мне с вами делать?

— Это еще можно починить, — суетится Алка Дронова, подхватывает зонтик с прикрепленными к нему всадниками, пытается вставить их в основание. Но тонкие палочки гнутся, отчего лица всадников кажутся недовольными.

— Ах, не надо ничего делать! — вскрикивает Эля.

Она смахивает пластмассовые детальки с парты и пробирается к выходу.

— Чего она? — вздыхает ей вслед Сашка. — Интересно же было посмотреть, что внутри. А там фигня всякая. Вам чего, пластмассы жалко?

— Не стоило ребенку в школу дорогую вещь давать, — поддакнула Ирина Александровна.

Рыдая, Эля выбежала из класса. Слова учительницы звучат настоящим предательством. Как она могла такое сказать? Не поддержала, не убила на месте Максимихина своим «ведьминским» взглядом.

Забилась в раздевалке в дальний угол под длинные пальто старшеклассников и ревела в три ручья. В ушах еще стоял механический перебор музыкальной шкатулки. Больше всего было жалко белую лошадку с зеленой уздечкой. Мальчик в черном костюмчике так и не догнал девочку.

— Элька! — обрушилась на нее Дронова. — Ну, чего ты! — Она навалилась сбоку. Ей не жалко, ей интересно, что будет дальше. — Я Максику портфель в женский туалет бросила. Пускай попрыгает.

— А Ирина Александровна?

Эля судорожно всхлипывала. Истерика прошла, оставив после себя легкий звон в голове.

— Написала ему в дневник, вызвала родителей, чтобы они деньги за карусель заплатили. Сколько она стоит-то?

— Нисколько. — Жалость к себе улетучилась вместе с последним всхлипом. Теперь она ненавидела Максимихина. Люто. Навсегда. — Не нужны мне его поганые деньги. А если он ко мне близко подойдет, я его ударю.