Елена Усачева - P.S. Я тебя ненавижу!

— Так не бывает, — словно на последнем издыхании говорил папа. — Ты не виновата, а все на тебя свалили.

— Просто он дурак.

Оторвать взгляд от наклейки не было никакой силы, а потому в глазах уже рябило от двадцати пяти ушей, хвостов и белых манишек.

— Он один дурак или все?

— Один.

Эля отвернулась.

Зачем-то вспомнилась лошадка из карусели. Родители тогда не ругались, сказали, сама виновата, зачем взяла в школу. И в какой-то момент ей показалось, что утром карусель в портфель она положила только для того, чтобы Максимихин ее сломал. Что ей самой было приятно такое внимание. А ведь ничего такого не хотела, всего лишь похвастаться.

— Саша не может ни с того ни с сего задевать тебя. Наверное, ты сама от него что-то хочешь.

Ну, конечно, это любовь! Папа, а туда же! Какая любовь к этому ненормальному?

Стало обидно и как-то сразу жарко. Эля засопела, пытаясь сдержать слезы. Нос хлюпнул.

— Ну, ну, ну, — растерялся отец. — Он виноват, он.

Папа сгреб Элю в охапку, усадил на колени. А она все сгибалась, пытаясь свернуться в клубочек — когда тебя мало, то и беда твоя уменьшается.

С этого момента ей уже не хотелось никому мстить. Месть выходила какая-то неправильная. Если смотреть по фильмам, тот, кто мстит, получает от этого удовольствие. А тот, кому мстят, страдает и каждую минуту просит прощения. Розовощекий откормленный Сашка на страдающего не тянул.

Эля постоянно теперь смотрела на него, потому что сердобольная Ирина Александровна на последнее полугодие началки посадила их вместе. Довольный Максимихин в наглую списывал, таскал конфеты из бокового кармашка рюкзака. Эля колошматила его по острому плечу кулаком, тыкала карандашом в бок, забрасывала учебники за учительский стол, шуршала бумагой, когда он отвечал. Сашка улыбался. Все время криво, как истинный злодей. Дергал одним углом рта, обнажал кривые зубы. Вокруг глаз собирались морщинки. Кожа, как всегда, шелушилась.

Максимихин не оставался в долгу. Он ставил Эле подножки. Обрывал вешалки на куртках, выкидывал в коридор ластики, ронял тетради.

Алка скалила зубы в улыбке и обещала новую месть. Страшную. Кровавую.

Расставаться с начальной школой было не жалко — новая, почти взрослая жизнь обещала большее, манила круглосуточным удовольствием и безграничной радостью.

Переход в среднюю школу принес с собой неожиданное разделение на касты. Класс стремительно расползся по группкам. К шестому классу Когтев с Борисовым айсбергом уплыли в Антарктику двоечников. Сашка с Лехой пробились в лидеры. При этом пришлось немного подраться с Гариком Арзумовым. И не было больше рядом Ирины Александровны, способной любое недовольство объяснить влюбленностями. Стройная шеренга отличников замкнулась на Машке Минаевой и Севке Костылькове. Эля с Алкой болтались в середняках, что Дронову страшно злило. Ей все казалось, что их норовят столкнуть в изгои, к Арзумову и Хоплину, и надо было что-то делать, чтобы вырваться из болота.

— О! Смотри, какая лапа!

В руках Максимихина была кукла. Старая немецкая кукла, еще мамина. В парике. В бальном платье, в снимающихся сапожках.

— А чего трусы не стринги? — вертел куклу Сашка. — А чего в парике? Лысая?

— Сам ты лысый! — негромко ответила Эля и попыталась забрать игрушку.

— Всю жизнь с протянутой рукой!

Кукла взлетела в воздух. Эля прыгнула, но ее сбили, и уже с пола сквозь слезы она смотрела, как кукла переходит из рук в руки. Как задирается юбка, рвется тонкая сетка парика. Казалось, что она слышит, как щелкают, открываясь и закрываясь, пластмассовые глазки. Зеленая радужка с блесткой.

Кукла ударилась об пол. Глазки закрылись. Эля юркнула между ног, подцепила игрушку за короткие волосы.

— Стоять! — на белое платье наступил серый ботинок. Максимихин нагнулся, чтобы поднять добычу. — Не уйдешь!

— Отдай! — Эля стукнула кулаком по противной ноге и потянула куклу на себя.

— Щаз! — Сашка резко придвинулся, подтаскивая к себе куклу за платье.

Кукольная рука вырвалась из пальцев, содрав кожу. Эля еще успела перехватить за пластмассовую голову. Максимихин рванул за вытянувшуюся ногу.

— Сломаешь!

Улыбка, кривые зубы, рыжеватый чуб, упавший на глаза.

— Пусти! — вскрикнула Эля.

— Держи! — хохотнул Сашка, дергая игрушечную ногу так, что появилась резинка. Она дрожала. Прыгал перед глазами узелок.

Эля догадалась, что сейчас будет, — отпустит. Оттянул, чтобы больнее ударить.

И ничего не успела сделать.