Анна Берсенева: Опыт нелюбви

В общем, с работы придется отпрашиваться, ничего не поделаешь, хотя и жалко тратить возможность отпроситься на совершенно тебе не нужное дело.

А раз так, со статьей следует поторопиться. К счастью, Кира давно уже научилась абстрагироваться от всего, что происходило вокруг нее, – от шума, телефонных звонков, обсуждений, разговоров, болтовни, сплетен, выяснения отношений; от всего, из чего состоял рабочий день издательства «Транспорт». Это семь лет назад, когда она еще писала кандидатскую, то была уверена, что для работы необходимы полная тишина и сосредоточенность.

Наивные были времена! Закончились они очень просто: в первую же неделю в журнале «Struktur» Кира поняла, что с такими представлениями о себе и своих возможностях много она не наработает, а уже во вторую неделю научилась писать статьи, находясь в положении аквариумной рыбки – в насквозь просматриваемой редакционной комнате, в постоянном гуле.

По сравнению с огромным залом «Struktur» с его многочисленными перегородками дом Аршинова по тишине и удобству приближался, можно считать, к читальному залу Ленинки или даже Библиотеки Конгресса.

– Надолго уходишь? – спросила Матильда, когда Кира наконец закончила статью и, поглядывая на часы, бросилась к одежному шкафу.

– Сегодня не вернусь уже, – ответила она. – А что?

– А я тебя хотела вечером с собой забрать, – объяснила Матильда. – Домой к себе. У меня день рожденья сегодня.

– Да ты что? – ахнула Кира. – А почему заранее не сказала?

– Кирка, невозможно все делать заранее, – усмехнулась Матильда. – Это скучно и бессмысленно. Готовить я все равно не собиралась – времени жалко. А торт и вино по дороге куплю.

– Я и сама до тебя могу добраться, – сказала Кира. – Не обязательно меня с собой забирать. Отсижу на защите и приду.

– Приходи, – кивнула Матильда. – Особого веселья не обещаю, но надо же как-то жизнь коротать.

– Прежде чем приступить к нашему исследованию, мы считали необходимым выяснить: чем является процесс чтения – смысловоссозданием или смыслопорождением?

Будущая докторесса нервно шмыгнула острым носиком и поправила очки.

«Классика какая-то! – подумала Кира. – Носик острый, очки… Как ее зовут, забыла… А несет-то что!»

Кира обвела взглядом аудиторию. Вид собравшихся напоминал советский фильм не меньше, чем очки, носик и бред про смыслопорождение. А может, не советский фильм все это напоминало, а сюрреалистический. Хотя это, пожалуй, одно и то же.

Она потихоньку вытащила из сумки Диккенса и положила себе на колени. Демонстративно читать у всех на виду было неловко. Но и слушать эти речи было невыносимо. Даже не верилось, что в подобных речах прошла практически вся ее жизнь. Только семь последних лет она всего этого не слышит, и оказывается, эти годы переменили ее гораздо сильнее, чем она предполагала.

Дама за кафедрой – Кира так и не смогла вспомнить ее имени, хотя писала ведь отзыв на ее докторскую – перешла наконец непосредственно к лингвистическим проблемам, но от этого Кирино внимание нисколько не усилилось. Хоть убей, не могла она себя заставить во все это вслушиваться и, время от времени пытаясь собрать свое внимание в пучок и направить его на происходящее в большой филфаковской аудитории, лишь испытывала недоумение: неужели когда-то все это могло быть ей интересно? Какой же она была тогда? Понять это сейчас уже не представлялось возможным.

И сидеть до конца защиты Кира не могла себя заставить никакими силами. Да, всей ее хваленой воли было для этого недостаточно. К счастью, знакомых на защите оказалось немного – все-таки семь лет прошло с тех пор, как она закончила аспирантуру и выпала из среды; это избавляло от никому не нужных бесед ни о чем. Поэтому, как только объявили перерыв, Кира направилась к двери.

– Товарищи, товарищи! – воскликнула секретарь ученого совета. Кира от этого обращения вздрогнула. Всерьез она, что ли? Паноптикум какой-то! – Большая ко всем просьба: оставьте вот в этой тетради отзывы о выставке!

– О какой выставке? – с недоумением спросил мужчина, с которым Кира сидела рядом на последнем ряду.

Он тоже пробирался к выходу с заметным нетерпением.

– Да вот об этой. – Секретарь сделала рукой широкое круговое движение. – Об этих акварелях.

Кира, как и ее сосед, тоже только теперь заметила акварели, которыми были увешаны стены аудитории. То есть она их видела, конечно, но никак не предполагала, что это выставка. Акварели были убогие – речушка, березка, солнышко; ни тени своеобразия, ни капли сильного чувства.