Анна Берсенева - Опыт нелюбви

На самообладание он действительно не жаловался. Но сейчас дело было не в его самообладании, а в том, что все это свалилось на него слишком неожиданно. Какое угодно событие, несчастье мог он предположить в своей жизни, только не это. Но, вероятно, такие вещи и происходят лишь неожиданно. Наверное, к ним надо быть готовым. Во всяком случае, таким людям, как он. Которых с пеленок называют по имени-отчеству.

– Я хотел бы знать, что ты собираешься делать, – сказал Федор.

– Не удивлюсь, если ты предложишь мне помощь, – усмехнулась Варя. – Ты обожаешь чувствовать себя надеждой и опорой. Верховным божеством. Ты этим просто упиваешься.

Может, его самообладание и выглядело бесчеловечным, но оно было на исходе.

– Мой адвокат тебе позвонит, – чувствуя себя персонажем плохого фильма, сказал Федор. – Реши с ним, пожалуйста, все вопросы по разводу.

Он вышел на веранду. Звезды светили по-прежнему. От того, что он случайно дотронулся до своего стола, экран компьютера засветился тоже.

Никогда в жизни не чувствовал он такого огромного, неизбывного своего одиночества.

Кира не понимала, когда это произошло.

Федор Ильич сказал по телефону, что придет, она обрадовалась, стала готовить аджаб-сандал, потом рассказывала ему про Тишку… Все было так же, как месяц назад, и два месяца назад, и три.

И вдруг все переменилось. Ей показалось, что она стоит на голове. Только это, наверное, могло бы изменить ее взгляд так сильно.

Она смотрела на Федора, и он был совсем другой. Он был не такой, каким всегда бывал с нею. Или это она увидела его другим, вот так, вдруг?

«Это с книжки началось, – по неискоренимой своей привычке все анализировать подумала Кира. – Хорошо, что Тишке не успела ее дать. Знатный бы доклад получился! Про соски, припудренные золотой пудрой для соблазнения мужей и любовников».

Неужели слова, обычные книжные слова привели ее в такое возбуждение? Да, слова всегда имели над нею власть.

Но стоило ей подумать об этом, как весь он встал у нее перед глазами, и слов было не нужно. Федор вызывал в ее душе смятение, а никакие не слова. Скрывать это от себя было бессмысленно и неприлично.

Чего угодно могла Кира ожидать, только не этого. Она знала его столько лет, что для такой полной перемены отношений в их жизнь должно было вмешаться что-то более значительное, чем самые бесстыдные и жаркие слова на свете.

Чтобы успокоиться, она попыталась вспомнить его таким, каким всегда и знала. Ей нужно было какое-нибудь детское воспоминание. Но ничего детского не вспомнилось, а вспомнилась его свадьба.

Гулянка была уже на излете, и «горько» закричали неизвестно в который раз – «на посошок». Но Федор поцеловал Варю точно так же, как и в самом начале свадебного торжества. Кажется, он и не слышал всех этих криков, а вот именно что просто поцеловал свою молодую жену и потом ласково провел ладонью по ее раскрасневшейся щеке, задержал руку у краешка ее губ.

Рука у него была очень красивая, с длинными пальцами, но широкая и тяжелая, и в обрамлении этой тяжести, мужской этой силы особенно заметна была нежность прикосновения.

Все это встало у Киры перед глазами будто нарочно, чтобы ее отрезвить – напомнить, что имеется у него жена, которая вот-вот должна родить. Но вместо отрезвления эта картинка из памяти сыграла совсем другую роль…

Кира даже зажмурилась, так ясно стояла у нее перед глазами его рука со всей ее ласковой силой. Как будто и не было всего остального – молодой жены, поцелуя под крики «горько».

Точно так же лежали его руки сегодня на столе, а когда он взял игольницу и книгу, то Кира подумала, что если бы он сейчас взял не книгу, а ее руку, то она умерла бы от счастья.

О господи! Она зажмурилась, потерла виски. Наваждение какое-то!

Она вышла из кухни, прошла по длинному коридору к Тишкиной комнате. Квартира была такая же большая, как и неуютная. Театр можно разместить в такой квартире, со всеми мастерскими и гримерками, а жить нельзя.

Она думала, что вид спящего ребенка ее успокоит. Это было такое огромное явление в ее жизни, что оно занимало все ее внимание.

Ребенок спал как всегда – разметавшись на кровати, в глубоком покое. Но ее не успокоило и это.

Она была так растеряна, что, возвращаясь обратно в кухню, ударилась лбом об угол стены на повороте и вскрикнула. Одно было достоинство у этих унылых хором: в них можно было хоть в голос орать, не боясь разбудить Тишку.

Орать в голос Кире не хотелось. Она не понимала, чего ей хочется. Она выключила свет и села к кухонному столу, потирая ушибленный лоб.