Ксения Васильева - Любовник из провинции. Наваждение

Его радовало, что он вначале будет один и как-то разберется с тамошней жизнью сам, - без советов и бесед.

Тесть внимательно поглядывал на него, но митино поведение было идеальным и что-то, видимо, еще сказала Нэля, потому что их с тестем отношения, если и не стали добрыми, то вполне приемлемыми.

Наконец подошло время отлета. Митя понял, что откладывать посещение издательства - нельзя. Надо было зайти к редактору, поблагодарить его за помощь в публикации стихов, которые уже сверстаны и выходят в следующем номере "Юности", когда его уже здесь не будет. Он так и не принес французского вина редактору. Но из Америки обязательно что-нибудь привезет!..

В редакционной комнате была только Елена Николаевна.

Она сидела, углубившись в рукопись, и когда подняла голову и увидела Митю, в лице ее что-то дрогнуло, но в принципе оно осталось спокойным, она не покраснела, может быть, чуточку побледнела, да и то неизвестно мутный зимний свет кого хочешь сделает бледным.

Она осунулась, похудела, постарела, хотя была еще молодой женщиной. Митя как-то растерялся, что она одна, - он-то думал, что будет полна комната народу и он сможет быстро и безболезненно распрощаться и отбыть. А тут... Сейчас она, возможно, начнет что-то выяснять, или объясняться... Это ужасно! И потому он, скроив скорбно-светское лицо, пошел к ней, протягивая руку (не руки! - Сохрани и помилуй!) и что-то бормоча об отъезде и опять, мол, прощании...

Но она тоже могла быть крепкой.

Она встала за столом и, вытянув перед собой руку ладонью вперед, с улыбкой сообщила, что она идет в ногу со временем, ухватила модный грипп, Митя ее еле застал, так как она собралась к врачу.

Но тут он не сплоховал - не будь он Митя! - Подошел к ней, минуя ее руку, и прижался лицом к ее щеке, волосам, уху, ощутив запах ее духов и холод камня в серьге... И снова вспыхнула в нем какая-то горькая любовь к ней, которую он сам и растоптал.

Она отодвинулась от него, сказав укоризненно: Митя, войдет кто-нибудь, что вы... И он не услышал в ее голосе трепета.

Она уже говорила: Веры сегодня нет, она будет сожалеть. У нее библиотечный день. И насколько же вы, Митенька?

Она говорила так, будто он еще живет у тетки и у них вообще НИЧЕГО не было и, возможно, и не будет. Ему хотелось разрушить эту стену, перешибить этот полусонный тихий говор! Но он сказал себе - нельзя. Иначе, он и представить себе не мог, что с ним случится. Поэтому он отошел от нее, сказал - до свидания, я не рощаюсь, мы еще встретимся. Помните, что я вас...

Она крикнула: "Молчите, Митя! Ни слова больше! Прощайте".

И стала складывать рукопись в папку. Он внимательно смотрел на нее, желая найти следы волнения - ведь она же крикнула!- но волнения не было, как и следов.

Он ушел, забыв передать привет Вере.

Ее еще хватило игриво махнуть ему рукой, мечтая о том, чтобы скорее закрылась за ним дверь, - иначе бы кончилось у нее спокойствие, которое она удерживала не то что за хвост, - за перышко от хвоста.

Она подошла к мутному серому сейчас окну и, прощаясь со своей единственной в жизни, глупой и не нужной никому - даже ей - любовью, заплакала, промакивая платком ресницы, чтобы если войдут, - быть более-менее приличной.

Но никто не вошел и она быстро собралась и ушла. А потом долго бродила по улицам, бульварам, но Кире на этот раз не позвонила.

Не стесняясь прохожих плакала, да никто и не обращал на нее внимания мало ли женщин плачет на улицах, явно не желая, чтобы их утешали.

Митя уже получил билет - на послезавтра, и сходил на переговорный пункт, позвонил маме - из дома не хотелось, - сказал ей, что уезжает надолго. Он думал, что она начнет ахать и сожалеть, что так надолго! но мама была на удивление спокойна, он даже расстроился.

Она сказала: ну, что ж, Митя, ты этого всегда хотел. Дай тебе Бог всего-всего, о чем ты мечтаешь. Обо мне не беспокойся, впрочем, ты и не беспокоишься. Тут она помолчала и сказала, я чувствую, ты обиделся, что я так спокойна?.. Но, Митя, согласись, - не все ли мне равно, где ты живешь? В Москве, Нью-Йорке, на островах Океании или у черта на куличках? Я все равно тебя не вижу - за эти годы ты не удосужился ни разу приехать. Это не упрек - констатация факта, не более. Я сейчас - к счастью - не одна, у меня есть хороший друг, близкий, он мне очень помогает во всем. Езжай, Митенька, поцелуй за меня Нэлю и Митеньку, мой привет Трофиму Глебовичу и Кире. Целую тебя, сын.

Вот так поговорила с ним мама, а он почти все время молчал - что он мог ответить? Чем оправдаться? Ничем. И уже в сто десятый раз он подумал о себе плохо, - но, извините, что это изменило?