Иосиф Гольман - Авдотья и Пифагор

– А ты б согласилась с Маратом жить? — вдруг спросила Дуняша.

– Ну, если б ты не была моей подругой! — рассмеялась Наташка. — А что, я люблю «Мерседесы», виллы и миллионы.

Их содержательную беседу прервал звонок Натальиного телефона.

– Алло, — ответила Наташка и, хитро улыбнувшись, передала трубку Дуняше.

– Привет! — сказал Пиф.

– Привет! — обрадовалась Дуняша и одновременно испугалась: Пиф должен был звонить только в экстраординарных случаях.

– Я нашел для нас место, — спокойно сообщил собеседник.

– В Таиланде? — улыбнулась Дуняша. — Всю жизнь на курорте?

– Еще хлеще, — многозначительно пообещал Пиф. — Приеду — расскажу.

– Я боюсь, — вдруг сказала Дуняша. — Может, пусть все остается как есть?

– Не-а, — не согласился он. — Как есть — ошибка. Приеду — мы ее исправим. О’кей?

– Не знаю, — честно ответила Дуняша.

В трубке зазвучали короткие гудки.

Она отдала телефон подруге.

Пиф больше не перезвонил.

Верно говорят, что с друзьями беда уменьшается вполовину. Почти пять часов провела Дуняша с Натальей (и обеим стало гораздо лучше, чем до встречи), а уезжала не только умело причесанная и подкрашенная, но и гораздо более спокойная, чем приехала. Не то чтобы что-то решила, это еще только предстояло, просто как будто в мороз согрелась.

Вышла с Натальей ко входу — к машине. И пожалела: за рулем длинного «мерса» вместо Никандрыча сидел Иван Озеров, который с большим интересом оглядел Наташку.

Наверняка доложит Марату.

И даже если ее телефон не начнут прослушивать, все равно Дуняшин страх станет еще на некую единицу измерения больше.

Но это будет не сегодня. А сегодня она — причесанная, накрашенная и красивая. Должна же быть какая-то радость в жизни у привлекательной и состоятельной женщины двадцати двух лет?

Они прожили в Сан-Педро — так называлось это местечко — уже четыре дня. Собственно, жили-то все в том же пансионате, в предместье, а сам Сан-Педро был в десяти минутах езды на такси-мотоциклетке. Причем с каждым проведенным здесь днем жизнь понемногу возвращалась в измученное тело Александра Федоровича.

Нет, понемногу — это не то слово. Еще как помногу.

Вчера они уговорили Николаса, и тот разрешил им посетить архипелаг Тысячи островов. Даже утреннюю процедуру по такому поводу пропустил. Правда, поехал с пациентом сам, не доверил помощнику и сыну. Лично подобрал и плавсредство — в итоге они плыли не на узенькой лодчонке с крыльями-балансирами, а на довольно приличном катерке, построенном по той же схеме, но уже со стационарным дизелем «Вольво», с большим парусиновым навесом над выдраенной палубой, на которой стояли пять синих пластиковых стульев, и даже с отдельным гальюном.

Гальюн заслуживает специального рассказа. Это был натуральный ватерклозет, не то что какой-нибудь дачный сортир с выгребной ямой. Устроен он был следующим образом: прямо за борт выставили две крепкие, консольно закрепленные бамбуковые балки. Спереди и с боков имелись целомудренные парусиновые стенки, скрывавшие посетителя гальюна от нескромных взглядов. А за стенками-шторками был установлен самый настоящий фаянсовый унитаз с самым настоящим смывом — персонал заботливо заливал в бачок морскую воду. Не нужно и объяснять, что все смытое так же прямиком попадало в океан, воплощая мечту зеленых об экологическом хомобиотическом обороте.

Катерок был ярко раскрашен красной, синей и белой краской, а экипаж состоял из двух немолодых филиппинцев.

Александра Федоровича бережно усадили в тень, под парусину, на один из синих стульев, рядом сели Ольга, Пифагор и Николас. Матросы же за весь неблизкий путь не отдыхали ни минуты: один постоянно стоял у штурвала, другой крутился то у чихавшего дизеля, то у чавкающего насоса-помпы — старенький корпус катера помаленьку подтекал. Когда же все нехитрое хозяйство функционировало штатно, матросик проверял и подвязывал веревками бамбуковые распорки, удерживающие боковые балансиры.

Пиф особо не размышлял о достоинствах выбранного Николасом суденышка, по крайней мере, до той поры, покуда оно не дочапало до выхода из широкой бухты.

Вот там все разом изменилось. Откуда-то налетел ветер — на побережье полчаса назад царил полный штиль. Ветер засвистел в такелаже, а их посудинка начала ощутимо раскачиваться на приличной океанской зыби.

Рулевой показал рукой на единственное облачко, плывущее по пронзительно-синему небу, и что-то почтительно сообщил Николасу — оба матроса относились к нему с несказанным пиететом.