Анна Альварес: Дикая Роза

Грохот посуды, сброшенной со столика костылем Рохелио, и падение самого больного, потерявшего равновесие от неловкого движения, Леопольдина уже не слышала.

В одном из уголков Вилья-Руин, возле дома Розы, стоит алтарь Девы Гвадалупе. Жители «затерянного города» следят за тем, чтобы здесь всегда было чисто.

В это утро алтарь убирала Томаса.

Ей мешала Каридад.

— Мое дело предупредить тебя, Томаса, — говорила она. — Если ты не приструнишь свою Розу — хлебнешь с ней горя. Во всяком случае, я терпеть ее выходки больше не собираюсь. Она меня допекла!

Томаса, продолжая мести около алтаря, поздоровалась с двумя женщинами, остановившимися, чтобы перекреститься.

Каридад, однако, не унималась. Томаса устало посмотрела на нее.

— Неужто ты не понимаешь, Каридад, что Розита совсем еще дитя?

— Дитя?! Это она-то дитя? Да на ней воду возить можно! Она тебе помогать должна. У тебя во всем нужда. А ты ей потворствуешь. Делает что хочет! И это ты виновата. Кого ты из нее вырастила? Дикарку! Тупицу!

— Ну хорошо, хорошо, Каридад, утихни ты, утихни… Я поговорю с Розитой… Чтоб она, значит, оставила твоего сына в покое.

С трудом разогнув спину, Томаса направилась домой. Каридад не удержалась от того, чтобы не пообещать ей в спину:

— А не то я ее так отделаю — не узнаешь! Ну, прощай, Томаса, я тебе добра желаю…

Войдя в свое нищее жилище, Томаса застала Розу в кресле за чтением журнала.

— «Хватит курочить из себя»… Нет, неправильно… «Хватит корчить»… Во дает!.. Манина, послушай-ка, эта «ворушка» прямо как я…

Томаса поставила в бутылку с водой цветы, которые принесла с улицы.

— Тебе нравится читать это?

— Так все равно скучища. А эта «ворушка» — она уж за себя постоит, на нее где сядешь, там и слезешь!

— Послушай, Розита, за что ты отлупила Палильо?

— Как — за что? Да он меня воровкой обозвал. А мамаша его сказала, что я дикарка. Еще раз такое скажет — я ей вообще фонарь под глазом поставлю! Вот увидишь.

— Плохо, Роза. Тебе пора перестать играть в шарики.

— Да, это верно…

— И в футбол. И негоже девочке, да уж почти и девушке, с мальчишками по деревьям лазать.

— А кому от этого вред?

— Страшно подумать, что с тобой будет, когда не станет меня.,

Розита сорвалась с места и обняла Томасу.

— Не говори так, Манина, ладно? Ты всегда будешь со мной! Всегда!

— Но я же могу умереть.

— Не дай Бог! Он не допустит!

— Да ведь я как все. Сколько человеку отпущено — никто не знает. И что ты одна делать будешь?

— Ну… В служанки пойду.

— Ты? В служанки?

— Почему бы и нет?

— Ты хочешь сказать, что будешь выполнять чужие приказания? Не смеши!

Роза заливисто рассмеялась. Томаса тоже улыбнулась:

— Да тебе только прикажи, так ты хозяйке тут же — кастрюлей по голове.

— Да, пожалуй, служанка — это не для меня. — Роза задумалась.

Томаса отвернулась к окну. Помолчала.

— Эх, Розита, Розита… Самая твоя большая беда — что ты попала в руки такой бедной й неграмотной старухи, как я.

— Не смей так говорить, Манина! Ты — лучшее, что мне послал Господь.

Но Томаса продолжала говорить как о наболевшем:

— Кого я из тебя сделала? И впрямь — дикарка, как я сама. Надо было заставить тебя ходить в школу. Права Каридад!

— Манина, я прямо зверею, когда такое слышу!

— Я тебя погубила, держа все время при себе.

— Не надо, ну прошу тебя…

Но Томаса не могла отрешиться от грустных мыслей, посещавших ее в последнее время все чаще. Она чувствовала себя виноватой, что девочка всю жизнь провела возле нее, необразованной прачки, не сумевшей заставить Розиту даже как следует учиться в школе.

— Тебе лучше быть от меня подальше, — сказала Томаса, печально глядя на Розу.

— Да что ты такое говоришь?! Я лучше буду темной, грязной, как свинья, и пусть меня все будут презирать, только бы меня не разлучали с тобой. Никогда, Манина, поняла?

— Ох, доченька, несправедлива к тебе судьба.

— Это почему же?

— Потому что все у тебя могло быть. Все-превсе. А судьба у тебя даже родителей отняла.

Томаса ласково сняла с головы Розы шапочку, которую та носит даже дома, и стала нежно гладить по ее спутанным густым волосам.

— Отца у тебя отняла смерть. А мать — время да забытье… Роза обняла Томасу и не дала говорить ей дальше.

Старая Эдувигес слышала, может, уже и не очень хорошо. Но она так давно знала семью, в которой жила, что ей не нужно было слышать слов, чтобы понимать: мирная трапеза за столом ее любимицы Паулетты хоть и сопровождается улыбками и ласковыми словами всех троих ее участников, на самом деле полна напряжения. Отношения у Паулетты с мужем Роке и сыном Пабло непростые. Но они хорошо воспитаны и дорожат друг другом. Эдувигес жалела всех троих.