Работа, работа, работа! Вот мое спасение на текущий момент. Видимо, та первая обезьяна, которая взяла в руки палку (и из-за которой теперь все люди ходят на работу), тоже переживала личностный кризис.
Никогда не ожидала, что начну преподавать. Основным препятствием к этому была моя мама, которая до сих пор работает учительницей. И с раннего детства я видела ее подруг – других учителей. Они очень любили собраться на какой-нибудь праздник, чуть-чуть дерябнуть шампусика и каждая по очереди давать мне советы:
– Детка, – говорила мне дородная учительница физики, – никогда не иди работать учителем. Съедят и кости выплюнут! А особенно учителем физики.
– Ой, милочка! – включается интеллигентнейшая учительница истории. – Историю не выбирай! Это слишком тяжелая наука, она все время меняется. Уж и не знаешь, чему учить детей!
– И на литератора не ходи, – догадываетесь, кто говорит. – Никто тебя понимать не будет, никому эта наука не нужна. Одни проверяющие из ОБЛОНО стихи слушают…
– И уж тем более не будь учителем младших классов, – всегда забивала последний гвоздь большая и «сытная» учительница начальной школы. – Дети изведут, родители замотают, ГОРОНО заест. – Она такая хлебная, пышная, жизнеутверждающая, что ей трудно не поверить. И если уж она говорит, что ее едят, то меня, такую худую и маленькую, явно проглотят целиком.
Не найдя в школе специальностей, которые мне бы рекомендовали, я как-то не готовилась в учителя.
Когда я не поступила в Университет на журналиста (а я была почему-то уверена, что я вся такая волшебная и меня не могут не взять), то стала названивать в те пединституты, где еще шли экзамены. Мама услышала это и заставила меня положить трубку. И сказала, что лучше я год буду ходить к репетиторам, но поступлю куда хотела, но ломать себе жизнь учительством из-за минуты отчаяния не стоит. Это я, мол, всегда успею сделать. Кстати, это был единственный в моей взрослой жизни случай, когда она мне прямо что-то запретила! И вот теперь оказывается, что от судьбы не уйдешь. Я нашла, что преподавать и кому. Ведь любимые и уважаемые мамины подруги мне ничего не говорили о том, чтобы я не учила взрослых, правильно? Правильно! И о том, чтобы я преподавала журналистику и PR они тоже ничего не говорили. Правильно? Правильно! Значит, я все делаю правильно. И мне это очень понравилось.
Ясно же, что общаться с людьми, которые пришли на второе высшее, знают, чего хотят и за что деньги платят – это не то же самое, что пятиклассников по партам ловить. Но все ж было нечто особо ценное для меня в учительском состоянии. Обмен энергией что ли. Это были взрослые люди, с которыми мы обменивались мнениями, опытом. Они учили меня чему-то не меньше, чем я их. Слава Богу, что деньги за это платили они, а не я, потому как денег у меня почти не было. Антон тратил их на что-то другое, адреналиновое, иногда даже на еду для меня с малышом не хватало.
А может я хотя бы от посторонних людей получала то внимание, которое женщине, тем более беременной, жизненно необходимо. Для меня это было что-то вроде завтрака, обеда и ужина. Можно питаться объедками, можно даже голодать, но пища нужна. Хоть какая-то. А по нормальной пище очень тоскуешь, чувствуешь себя недочеловеком.
Чужое радостное внимание, обожание взрослых учеников смывали с меня все ужасы «налепленных» на меня Антоном обвинений, объяснений, оправданий. Пусть чужие люди, пусть ненадолго, но они были со мной, мыслями и эмоциями. С Антоном же трудно было избавиться от ощущения, что он сознательно сталкивает меня в какую-то выгребную яму, где плавают и не тонут не только мои и его проблемы и желания, но и идеи его женщин, его друзей, его коллег, его мамы. И вообще всех, кого он так легко впустил в наш мирок. Мы с еще не рожденным ребенком оказались как на выставке – все, кому не лень, судачили о нас: что правильно, что нет, как я могу то или это и что мне надо делать с таким мужем, или ему со мной.
Публичность моего семейного положения меня очень зажимала, прищемляла. Публичность профессии учителя (все ученики всегда учителю перетирают кости) меня успокаивала, оживляла. Тут я чувствовала себя личностью, живым, отдельным человеком.
Дома я чувствовала себя зависимым робким животным, которое может только сидеть и ждать, когда муж придет и как-то распорядится моей жизнью.
Мне придется жить без него! В лучшем случае – просто рядом, но в разных с ним мирах. В худшем – без него физически. К этому придется привыкать.
Читать дальше