Заряна - 217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса

И снова накатывает туман. Чернота отчаяния не убивает. И не отпускает. Она принимает в свои липкие лапы, укачивает, пугает, зажимает диафрагму, так что не можешь вздохнуть. А потом ослабляет хватку. У отчаяния есть свои приливы и отливы, свой четкий предсказуемый цикл. И когда ты находишься в нем достаточно долго, оказывается, что этот круг «отчаяние – надежда – отчаяние – отдых» ты уже хорошо знаешь, знаешь свою болезнь. Когда тебе станет хуже – на рассвете или на закате, после каких слов начнется приступ. И ты уже заранее ждешь очередной волны в четко установленное время.

Удивительно, но на внешнем уровне все шло довольно пристойно. Мы изредка встречались с общими друзьями, с родителями. Все интересовались, как там ребенок. Ребенок вел себя прекрасно, брыкался и танцевал, рос прямо по расписанию, не доводил меня ни тошнотой, ни болями. И честно предъявил свои достоинства на УЗИ – мальчик!

Конечно, все были очень рады.

Антона повысили, он стал начальником какого-то очень важного отдела (ему еще не было 25), то есть он стал очень крут.

А внутри всего этого…

Вероятно, давление, которое он ощущал со всех сторон (с моим особым участием!), оказалось слишком сильным, и он искал отдушину, то есть в прямом смысле «отдышаться». Даже связался со стритрейсерами. Вероятно, бешенство скорости подходило под его внутренний сбивающийся ритм.

С моей точки зрения, его понесло во все тяжкие. Он гонял по МКАДу ночами – под 220 км, иногда пьяным, иногда обкурившимся. Ему звонили разные женщины на домашний телефон, да и он периодически рассказывал то про одну, то про другую, то про третью. Правда, тон его был настолько горделивым, что определить – правда все это или он привирает, не представлялось возможным.

Сейчас психологи говорят, что во время беременности женщина совмещает в себе черты характера женщины и ребенка. Так работает как бы объединенная психика. Это и чрезмерная восприимчивость, и очень странные выводы, и несовместимые желания.

Я бы сказала, что беременная находится и на небе, и на земле одновременно. Отсюда ее странные выводы кажутся нелогичными здесь, но «сверху» они как раз очевидны. В середине беременности я отчетливо видела, как нерожденный еще ребенок тратит очень много сил на то, чтобы остановить своего будущего отца, чтобы тот не сорвался с обрыва. Это было неправильно. Точнее, это было недопустимо, именно сейчас формировалась жизнь малыша, именно сейчас малышу нужна была энергия родителей. В идеале – обоих родителей, ведь сейчас закладывались зачатки его судьбы, как в десне сначала формируется зачаток зуба, а потом он уже начинает «прорезаться».

В какой-то момент мне с предельной, окончательной отчетливостью, как при взгляде в бинокль на далекий лес, стало понятно, что всем троим нам не выжить. Ни в одной жизни эта комбинация из нас троих не оставалась на земле надолго. Похоже, это воплощение не станет исключением. И мне надо выбрать, кого я поддерживаю, на кого я трачу свои силы – на Антона, который рвался и подпрыгивал на краю своей жизни и обещал свалиться вниз. Или ребенка, который еще только собирался с мужеством вступить сюда.

Я совершенно не помню, как далось мне это решение – на кого уходят мои силы. Вероятно, это была слишком страшная определенность, чтобы моя память сохранила детали. Так срабатывает защитная функция мозга. Я помнила не все свои действия и не все его слова. Иногда я проваливалась в глубокое безразличие. А иногда пребывала в философском отрешении. Тогда даже простые вещи уводили меня в мир абстрактных размышлений.

Когда-то, уже кажется сотни лет назад, в прошлой (но этой) жизни, в пору своего величайшего счастья, я старалась помочь всем, поделиться своей энергией с целым миром, которого, если честно, для меня почти не существовало, были только мы с Антоном как некая отдельная, единственно возможная реальность. А все вокруг – это так, какие-то тени на стене, как говорил Платон, с ними приятно было разделить свою радость от самого процесса бытия. Звучит высокопарно, но это то же самое, что фраза «над влюбленными всегда голубое небо». Мой мир был прекрасен – и мы целовались на лестнице эскалатора, а если я ловила чей-то осуждающий взгляд, то просто улыбалась случайному свидетелю. И видела, что он получает часть нашего голубого неба. Даже самые суровые блюстители нравственности – бабульки – от такой улыбки забывали о приличиях и сами улыбались. Честное слово, такое было не раз и не два. Хотя для нас это было так мимолетно, так незначительно. Реально существовали только мы да еще совсем немного людей.

Читать дальше