О, Ханаан, великая страна бесценного ливанского кедра, родина пурпурной ткани, которую хотят получить правители всех стран! Финикия, которая многие века платит дань не вещами, а мастерами, равных которым в мире нет. На этот раз ты отдала меня!
Мой венценосный брат велел всему городу надеть медные маски и проводить меня, как провожают жертву богам. Издревле их одевали те, чьих детей отдавали в огненную жертву. Маска всегда улыбалась и закрывала наши страдания, чтобы боги видели, что мы с радостью дарим им все. И когда меня с последними почестями провожали на корабль врагов, вся гавань смотрела на меня улыбающимися медными лицами. Дети и взрослые, нищие и мои кровники – царская семья. Вся гавань была повернута лицами ко мне – и глаза богов (солнечные зайчики, как я поняла) шарили по маскам. Проверяли, все ли радуются.
О, Сидон, город медных масок! Я вижу тебя каждую ночь!
На корабле с острым парусом еще много дней я не снимала смеющуюся маску и величественный пурпур. Пока командор не начал штурм моей крепости.
Жизнь пленного ужасна, жизнь политического заложника немногим лучше. Все здешние традиции и правила кажутся ей кощунством. Почетный гость на всех пирах – но попробуй, пропусти! На столах все корявое, тяжелое, грубое – и слова, и еда, и утварь. Держать грубо выкованную чашу можно с трудом и только двумя руками. Выдержать взгляды этого мужичья тоже тяжело. Пить с ними – тяжело для желудка и опасно для жизни. Пропустить, спрятаться хотя бы на день – невозможно, а потому я часто просто опускала на лицо смеющуюся медную маску. Очень скоро меня стали звать медной статуей – тощая, на две головы выше любого из них, кряжистых и грубых, она неподвижно возвышалась над столом в своей пурпурной одежде, которую делать умели только в Ханаане.
Постепенно ко мне привыкли и стали воспринимать действительно как статую – я почти не говорила, не пила и не ела (после нескольких попыток отравления). На меня косились с подозрением, презрением, пренебрежением и восхищением. У меня постоянно что-то пытались выторговать, выпросить или просто украсть – золотые украшения тончайшей работы, стеклянные бусы ( толстое, для нас просто бутылочное, и при этом довольно мутное стекло с нанесенным, как бы налепленным сверху цветным рисунком, но такое было только у финикийцев, и свой секрет они хранили даже ценой жизни ). Таких ценностей у нее была масса, но единственное, чем она дорожила и звала своим утешением – это несколько зеркал, с величайшей осторожностью привезенных сюда. Эти хрупкие предметы несколько раз спасали ей жизнь. В одинокой башне, где жила, она устроила систему слежения с помощью отражений зеркало в зеркало. Это давало возможность увидеть любого, кто приближался к башне на расстояние полета стрелы.
Фактически она – очень ценная невольница. При этом относительная свобода и почти рабское почитание. Все копируют ее наряды и манеры, еще бы, Финикия – центр мировой культуры. И в то же время ее ненавидят и потешаются. Она это прекрасно видит, и, может быть, потому у нее нет ни одного друга. Взгляд у нее стал невнимательным, как бы расфокусированным, и при этом пронзительным ( мы сейчас говорим «рентгеновским») – он мимолетно «просвечивал» человека насквозь, до костей, до самых тайных слабостей и страхов. Все, кто ко мне пытались подольститься или подружиться, просто что-то хотели. Либо письмо для моего царственного брата, чтобы помог с торговлей (почти никто из них читать не умел, поэтому некоторым я давала библос (папирус, видимо) с приказом убить, либо просто передавала приветы, которые они сами, за свои деньги везли через огромное море). Кто-то хотел купить или украсть ее украшения. Кто-то предлагал ей своих слуг, чтобы те выучились ее секретам. Кто-то искал способы ее убить. В любой момент власть здесь может перемениться, победить династия, ратующая за войну с Финикией – а для этого всего и надо, что убить меня. В моей стране может победить «партия» агрессивно настроенной знати и торговцев – и требовать войны с греками. Им даже побеждать не надо, для начала войны достаточно прислать ко мне убийц и принести доказательства смерти моему царственному брату.
Так что жизнь моя стоит очень дорого. И смерть моя стоит очень дорого, и потому за мной следят. Постоянная угроза жизни – но тем более я должна выжить и когда-нибудь вернуться.
В серой башне, которую я выбрала себе для жизни, узко и тесно. Подняться на нее можно было только по скрученной, как фантик, лестнице, такой узкой, что сыпались камешки со стен, когда по ней поднимался воин со щитом. Зато я одна смогла бы сдерживать нападение достаточно долго, до прихода помощи.
Читать дальше