Счастье за углом

— Такие женщины, как ты, портят нам жизнь, сука!

Этот крик прозвенел, как только я шагнула к дверце моей «Транс-Ам» [4] «Транс-Ам» (Trans-Am) — серия гоночных автомобилей, предназначенных для трасс городского типа. . Машина была кабриолетом 1977 года, со складной крышей и оформлена в черном и золотом. Я так и застыла, уже поставив одну ногу внутрь. Несколько неухоженных девушек выскочили из-за шикарных пальм отеля и начали размахивать самодельными плакатами.

НАСТОЯЩИМ ЖЕНЩИНАМ

НЕ НУЖНО БЫТЬ БЕЗУПРЕЧНЫМИ

КЭТРИН ДИН НЕНАВИДИТ НАСТОЯЩИХ ЖЕНЩИН

— Ты призываешь женщин ненавидеть себя за то, что у них обычные лица и тела, — кричала одна из них. — Но это ты ненормальная, а не мы!

Мои журналисты сомкнулись вокруг меня, как пионеры, пытающиеся отогнать банду злобных индейцев. Протестантки размахивали плакатами и убегали от охранников, которые за ними погнались. А у меня рот приоткрылся от изумления.

— Почему никто не сказал мне, что эти девушки здесь? — спросила я. — Я пригласила бы их на пресс-конференцию. Выслушала бы их проблемы. Предложила бы хорошего стилиста…

— Никогда не вступай в переговоры с террористами, — сказал один из журналистов. Серьезно.

— Террористами? Да ладно. Это просто одинокие девчонки с плохими волосами. Наверное, из женского братства в Беркли. Может, я им нужна для курсовой. — Я обратилась к охранникам: — Приведите их сюда, я хочу поговорить с ними.

Журналисты развернулись на месте и с ужасом уставились на меня.

— У этих девок может быть газовый или перцовый баллончик, — сказал один.

— Или скрытая бомба, — добавил второй.

Я рассмеялась.

— Или айпод с жуткими песнями Эшли Симпсон, или расчески с острыми зубчиками, или…

— Пожалуйста, Кэтрин. В отеле до сих пор полно фотографов. Если пресса учует все это, девки попадут в новости, и все люди запомнят, с чего началась кампания «Безупречность».

Это меня проняло. Геральд вложил столько времени и сил в эту затею. Я не могу испортить ему день. Я выдохнула.

— Ладно, вы победили.

Меня торопливо подтолкнули к машине. Один из журналистов, молодой человек, приложил руку к сердцу, закрывая за мной дверь.

— Мисс Дин, мне искренне жаль, что так вышло. Если бы я управлял миром, все страшные крикливые тетки были бы сосланы на какой-нибудь дальний остров.

Я уставилась на него. Раньше мне просто не приходило в голову, что я могу быть идеалом тех мужчин, которые считают, что женщина должна молчать и прихорашиваться. Я выехала из ажурной тени пальм у «Четырех сезонов», а девушки глазели на меня из-за фаланги охранников. Они вскинули руки, показав мне средний палец.

Я не знала, как обращаться с людьми, которые мной не восхищаются.

Поэтому в ответ я вежливо, но совершенно не к месту помахала им, как машут с подиума королевы красоты.

На Восточном побережье стемнело.

Перекур. Снова. Я уселся на старую церковную скамью у края парковки.

— Если Кэтрин Дин когда-нибудь приедет сюда и начнет выделываться, — сказал я Бэнгеру, — я ее придержу, пока ты будешь жевать ее телефон.

Козел в предвкушении завилял белым хвостиком.

А я зажег окурок, который нашел в переднем кармане джинсов. Местный табак в самокрутках — культурное наследие Северной Каролины — отличался мягким дымом, но на пустой желудок не шел никак. В нос ударил запах паленых волос. Горящая крошка табака подожгла мне бороду. Пара шлепков, и борода была спасена. Мне не пришлось расставаться с образом музыканта из ZZ Тор.

Еще несколько глубоких вздохов. Я чуял приятный запах древесного дыма из ближайших труб, чистый аромат весенней земли и теплые ароматы обеда с кухни Дельты. Горы заворачивали ветер, и он уносил ароматы с кухни Дельты дальше, по всей Ков. Иногда я даже в своей хижине чувствовал запах ее бисквитов.

— Эй, Меттенич, — закричал из дверей кафе Джеб Уиттлспун. — Покер в девять. Как только закроется главный зал.

Я показал ему большой палец.

Покер в девять, к полуночи я буду пьян, к рассвету мы с козлом заснем.

Обычная субботняя ночь.

Около восьми я обслуживал столики, накрытые клеенкой в красный горох. Старые жестяные лампы под потолком заливали кафе теплыми озерами света. Кафе напоминало картину Норманна Роквелла «Мэйберри» и сериал «Уолтоны». Обычно здешняя атмосфера меня успокаивала, но сегодня я был на взводе — не просто в черно-синей тоске, как обычно после заката, а гораздо хуже.