С очередным вздохом она снова набросилась на морковь. Сколько еще времени понадобится этим упрямым людям, чтобы понять, как сильно они любят друг друга?
Гвин сняла жилет и, не глядя, бросила на кресло-качалку, с незапамятных времен украшавшее ее комнату в мансарде. Потом устало опустилась на край кровати.
Она попала в петлю времени. Ничего не изменилось с тех пор, как она уехала. Ничего. В вестибюле не переставлено ни одно кресло, не повешено на стену ни одной новой картины. А здесь, в ее мансарде?.. Можно подумать, будто она знаменитость, чья детская комната оставлена в неприкосновенности для грядущих поколений.
Вцепившись руками в покрывало, Гвин смотрела на довольно посредственную акварель на стене. Та была нарисована ею в седьмом классе и по настоянию бабушки, которая не упускала случая похвалить внучку за любые успехи, вставлена в рамку. Лавина раскаяния обрушилась на ее измученную душу.
— Прости, Нана, — прошептала она.
Глаза защипало от слез. Гвин стиснула веки, проглотила комок в горле и сделала глубокий выдох, словно стремясь изгнать из своих легких все до единой молекулы того воздуха, которым она дышала в последние два года. Эти годы не принесли ей успеха, и она это понимала. Потому что на самом деле она, Гвин Робертс, была реалисткой — до тех пор, пока не поддавалась жалости к себе. Странно, но в то, что она реалистка, никто, кроме нее, не верил. Сколько она себя помнит, люди называли ее упрямой, своевольной, неуступчивой, неразумной. В лучшем случае — мечтательницей. Но несмотря на это, Гвин хорошо понимала, что произошло. Она сделала попытку добиться того, чего хотела, но потерпела неудачу и теперь вернулась домой зализывать раны. Все очень просто.
И в то же время совсем не просто.
Со вздохом встав с кровати, Гвин бесцельно подошла к своему старому письменному столу. Плюхнувшись на тростниковое сиденье стула, она открыла нижний ящик и вынула пачку пожелтевших пыльных листов. Программки спектаклей школьного драмкружка — «Суровое испытание», «Чучела и куколки», «Наш город», «Карусель». При желании она могла бы вспомнить почти каждую строчку каждой пьесы, в которой играла. Поначалу она относилась к театру как к отдушине, к возможности выразить те стороны своей натуры, которые не могли быть поняты ее твердолобым дедом. Она могла быть жестокой, грубой, злой и умела придавать все эти черты своему персонажу. К шестнадцати годам Гвин больше всего на свете хотела выступать на сцене. Она действительно хорошо играла и была уверена в том, что у нее есть талант. Не говоря уж о том, что драматический талант был ее единственным пропуском в другую жизнь.
Когда Гвин получила стипендию для обучения драматическому искусству в колледже, бабушка была в восторге. Вероятно, Нане казалось, что «Оскар» или «Эмми» уже маячат где-то за углом. Поппи, как и ожидалось, считал, что у них обеих не хватает мозгов. Нана тогда сказала Гвин, что она уладит конфликт.
И действительно, в течение некоторого времени бабушке удавалось делать это — до тех пор, пока все не изменила болезнь, обнаруженная, когда Гвин была на предпоследнем курсе колледжа. Несмотря на ударные дозы лекарств и химиотерапию, вскоре стало ясно, что Нана больше не сможет помогать Поппи управляться с гостиницей. И поддерживать внучку тоже.
— Так вот, тебе придется забыть об этой дурацкой идее стать актрисой, — сказал Поппи однажды за ужином, когда Гвин приехала домой на рождественские каникулы. — Посмотри правде в глаза: скольким удается достичь успеха? Одной из сотни? Из тысячи? Ты просто зря тратишь время.
— Но это мое время, — тихо возразила тогда Гвин, катая по тарелке ломтик картошки. Бог знает, почему ей запомнилась эта картошка. — Это то, чего я хочу.
— Чушь! В двадцать один год никто не знает, чего он хочет от жизни. Так что послушай меня, юная леди. Если ты действительно хочешь приносить пользу, пройди в своем колледже курс бизнеса, чтобы ты могла помочь мне управлять гостиницей.
Они не знали, что как раз в этот момент к дверям кухни подошла Нана — это был последний раз, когда она смогла выйти из своей комнаты. Пересиливая боль, она велела Поппи замолчать и дать Гвин возможность самой определять свое будущее. Гвин с улыбкой вспомнила ее точные слова: «Не мешай ей, Ангус!» И слова не остались просто словами: бабушка оставила в наследство Гвин приличную сумму, которая предназначалась исключительно для поддержки ее сценической карьеры.
Читать дальше