Татьяна Ковалева - С тобой навсегда

Посреди комнаты полувозлежит в креслах большая, полная, седая женщина. Вероятно, она чем-то больна, что не может подняться.

Чтобы, поскользнувшись на паркете, не упасть, я придерживаюсь за косяк. За Кандидата я не хочу придерживаться, чтобы мама его чего-нибудь себе не вообразила.

Женщина щурится на меня, потом на Кандидата:

— А что, Веня, разве девочка не еврейка?

— Нет, мама! Ты же видишь…

Она, кажется, несколько смущена этим обстоятельством. Раздумывает, причмокивает толстыми красными губами, наконец вздыхает:

— Ну ничего! Не евреи тоже бывают хорошие люди, сынок!

— Да, мама, — кивает Кандидат. — Я тоже так думаю, — он очень довольный подмигивает мне. — Так мы пошли, мама.

— Разумеется, идите! — опять вздыхает она. — Не сидеть же вам возле старухи.

Кандидат берет меня за руку и уводит в другие комнаты. А я все еще слышу голос его мамы за спиной:

— Да, времена меняются, и меняются нравы… Раньше такие пары — большая редкость была. А теперь, видно, в моде славянские девушки.

Кандидат показывает мне эту роскошную квартиру, показывает собственный великолепный кабинет, в котором, правда, он неизвестно что делает, а скорее всего — вообще в нем не бывает и не делает ничего, ибо все время волочится за мной — какая уж тут работа! Но кабинет настоящий. Почему-то напрашивается определение — старорежимный. Почему — не знаю. Но даже не сомневаюсь, что, например, у историка Соловьева был такой же — не лучше. Или у профессора хирургии Ландерера, по книге которого (столетней давности) можно кое-чему научиться и в наши дни.

Потом мы идем в большущую кухню метров под тридцать — и Кандидат предлагает мне вина. Но я отказываюсь. Тогда он усаживает меня за стол и потчует чаем. И сам пьет много-много чая. У него литровая чашка, и он раз за разом наполняет ее. И пыхтит, как паровоз, и отдувается, и рассказывает мне о своих многочисленных родственниках, многие из которых уже уехали и живут в кибуце, и пишут в Петербург длинные-длинные письма, полные очарования вновь обретенной родиной.

Я слушаю Кандидата вполуха. Я просто не в состоянии вникать в его болтовню — меня можно понять. Мне ведь сегодня квартиру дали…

Но тут где-то в глубинных уголках души я обнаруживаю и еще нечто приятное. А что именно, не сразу могу сообразить. Стараюсь сосредоточиться на этом. Ах, да! Вот оно! Я вспоминаю про Петера Лемана. Он обещал разыскать меня. Зачем?.. После этого дурацкого наезда ему бы подальше держаться надо от нас с Кандидатом. От «нас»? Я уже думаю про нас с Кандидатом? Вот так привыкают женщины к своим будущим несимпатичным и нелюбимым мужьям. Настойчивость, с одной стороны, привычка и серый безрадостный быт — с другой. Вот она, осадная артиллерия, перед которой рано или поздно пасует любая красавица-крепость.

Но хватит об этом. Я думаю о Петере. Мне приятно думать о нем. И это уже значит многое. Ведь он первый из мужчин, о котором мне приятно думать после той, моей первой и несостоявшейся любви, после того трагического случая…

Чем же поразил, чем впечатлил меня Петер?

Симпатичный, высокий. Нет, не этим! Может, он меня загипнотизировал? Ложечкой поблескивал… Ерунда какая! Что-то из области мистики. Глаза? Ярко-синие, васильковые. Нет, и не это. Глаза смотрели на меня внимательно, с приязнью, вызывая в ответ мою приязнь. Но должен быть какой-то и более значительный аргумент! И я чувствую, он на подходе: в сознании моем он принимает все более ясные черты. Сейчас, сейчас будет озарение. Вот и оно: прощение! Петер простил меня, нас… простил людей, которые едва не убили его. Простил сразу; в ясных глазах его даже на мгновение не мелькнули раздражение, обида, злость. Он простил нас, как прощает большой взрослый человек двоих маленьких шалунов, проткнувших у него воздушный шарик. Именно так; как прощает большой взрослый человек! А мы маленькие перед ним. Мы лилипуты. Не это ли разгадка? Не это ли ключик к Петеру? Этот человек — большой. У него большое доброе сердце. Он, должно быть, хороший врач.

— …Да, ты можешь себе представить, — между тем усмехается Кандидат. — Двое солидных людей, преподаватели вуза, эмигрировав из России, живут в Иерусалиме и вечерами моют в какой-то фирме полы — зарабатывают на хлеб. И совершенно счастливы…

— Что ты хочешь, чтоб я тебе ответила? — не понимаю я. — Чтобы порадовалась за них?

— Ну, ты можешь представить?

— Могу. Если они любят друг друга.

— И все? — недоумевает Кандидат.

— А разве этого мало?