Эллина Наумова - Разлучница

– Сказочница, – припечатала Варвара. – Мы с тобой будто в разных странах в разное время жили. То, что тебе свобода, большинству – смерть.

Даша усмехнулась. Страна была одна и время одно. А вот люди…

Дома она вошла в скайп и обнаружила, что мать давно пытается с ней связаться. Включила видео, сказала:

– Привет, вот и я.

– Что с тобой? – испугалась Ася. – Под глазами синяки на полщеки. И сипишь ужасно.

– Перевожу многочасовые лекции, профессиональная реакция связок.

– Профессионалы как раз умеют их беречь. Так, надо принимать экстренные меры. Коньяк с лимоном исключается. Не вздумай, сопьешься, как рокеры, которые этим горло бодрят. Молоко есть? Грей быстро, клади в него мед и масло и наслаждайся. А все, что мы имеем сказать друг другу, напишем. Я помолчу в знак солидарности.

– Переписываться? – уныло спросила дочь. – Я, когда разговариваю, успеваю чувствовать, а когда пишу – нет.

– Значит, тебе нужны визуальные впечатления для эмоционального напряжения. Дитя научно-технического прогресса, жертва экрана и дисплея. И ведь ты телевизор почти не смотришь, а за компьютером по большей части работаешь. Что же с остальными творится? Вообще на печатное слово не реагируют? Но мужайся. Или ты пьешь молоко на моих глазах, пока не остыло, и стучишь по клавишам, или я отключаюсь.

– Бегу готовить лечебное зелье, – прохрипела Даша и ушла в кухню.

Через пять минут, демонстративно хлебнув из большой керамической чашки и вздрогнув от отвращения, она торопливо начала писать: «Молчу, мамочка, стучу, мамочка».

«Как жизнь, любимая? – ответила Ася. – Жак увез Софи на вечеринку к подруге, так что я в твоем распоряжении».

«Привет им. А дела как сажа бела».

«Вот оно! Разве в устной речи сейчас возможна эта фраза? А на письме отлично смотрится и даже звучит где-то в крови. Излагай по порядку. И, будь добра, начни со своего мучителя Эдварда».

«О, когда появилась Варвара, наши научили его приветствию: «Здорово, нова Варья». И он говорит ей это по десять раз на дню, возвращаясь с перекура на улице. Народ в холле так веселится».

«А она знает английский?»

«Представления не имею. Но в Москве сейчас все его немного знают».

«И ты еще удивляешься проблемам с голосом?! Тебе сигареты противопоказаны!!!» – вскинулась знаками препинания беспомощная в отдалении мать.

«Да я не курю ни активно, ни пассивно, не хожу с ним, сам справляется, – успокоила дочь. – Кстати, о Варваре. Сегодня она заявила мне, что высший и даже средний класс жирует за ее счет».

«Ого! Ей бы быть скромнее. Надо брать ноги в руки и удирать от зависти и жажды чуда к трудам по силам и удовольствиям по средствам. А то не заметит, как жизнь пройдет».

«Да, мамочка. Люди так бугристо живут, но ничего не пытаются сгладить. Будто чем им хуже, тем лучше. Мир переделывать все готовы, а чашку вымыть и обои сменить – единицы».

«Доченька, все это – общие места, да еще и отхожие».

«Вот не общее: в пятницу мы с Варварой будем у меня отмечать праздник ее зарплаты. В кафе ей дорого, к себе не приглашает – стесняется».

«Не заговаривай мне зубы. Как Эдвард с тобой обращается?»

То ли способ общения поколебал твердыню скрытного характера Даши, то ли грядущий отъезд англичанина расшатал ее устойчивую психику, но она написала обо всем. Ему удалось искоренить свою любовь к ней: он не бросает на нее дворняжьи взгляды в офисе, не звонит по ночам, не приглашает в ресторан, отказывается гулять по Москве.

«Бог есть!!! – возликовала Ася. – Вот-вот и с тебя наваждение спадет. Надеюсь, ты не опустишься до выяснения причин его холодности?»

«Опускаться не хочется, мамочка, а выяснить – очень. В конце концов, я из-за него забыла, когда спала больше трех часов в сутки».

«Ты из-за себя не спала. Его дело было предложить ночные бдения, твое – отказаться. Терпи. Разозлись и начинай приглядываться к другим мужчинам».

«Жестко. Но правда. А меня неделю подкарауливал возле цветочного некто Влад. И дарил сначала пять роз, потом три, потом одну в знак постепенного убывания грусти на моем лице».

«Дожили! И в России перевелись мужчины, которые начали бы с двадцати семи роз».

«Почему с двадцати семи?»

«Цифра твоего возраста. Можно со ста двадцати семи. Шучу. Мальчику надо было вложить цветы тебе в руку почти насильно, а для этого пять штук – оптимальное количество. Кто он?»

«Сейчас, погоди, тут где-то его визитка… Ага, Гордиенко Владимир Семенович, гендиректор ЗАО «Оборудование». На вид лет тридцать… Мам! Мама! Мамочка, о чем ты задумалась?»