Кейт Доули: Свобода любить

— Да. Она вам не изменяла. Я знал, что вы приедете с минуты на минуту, и решил, что, раз вы заказали соблазнение своей жены, стоит применить немного силы. Я не хотел ничего с ней делать против ее воли! — поспешил сказать он, когда увидел выражение лица Шейна. Только разыграть представление! И ведь мне это удалось! Я думал, что она не дает вам развода, или что-то в этом роде!

— Значит, моя жена никогда не изменяла мне с вами?

— Да. Что я только ни делал, чтобы привлечь ее внимание! У меня еще никогда не было таких провалов!

— Сокрушаться будешь потом, слизняк, а сейчас я испорчу твое очаровательное личико Шейн пошел на Кристиана, тесня того в угол и всерьез собираясь избить его.

— Шейн! — воскликнула Элен. — Прекрати немедленно!

Питер тут же повис у него на руке.

— Подумай о том, что это ты поверил не Беатрис, а ему, — уговаривала брата Элен. Только ты виноват в том, что произошло. И никто больше. Успокойся.

— Да, ты права, извини. А ты убирайся из моего дома и больше никогда не попадайся мне на глаза!

Кристиан тут же поспешил выполнить его распоряжение.

— И что мне теперь делать? — спросил Шейн, падая в кресло.

— Это Бетти нарисовала? — спросил Питер, рассматривая наброски.

— Да, — устало ответил Шейн. — Жаль, что я не нашел их раньше.

— Она очень талантлива, — тихо сказала Элен.

Несколько минут она и Питер рассматривали наброски Беатрис. Вся история семьи Беатрис и Шейна проходила перед их глазами.

Каждый счастливый день.

— Вот! Вот же ответ! — воскликнула Элен, вырывая из рук Питера набросок со сценой в церкви. — Она хочет, чтобы ваш брак был освящен в церкви! Ее воспитывала бабушка, которая бы не одобрила ваш нынешний брак. Только в церкви. Шейн, ты должен просить у Беатрис прощения. И должен предложить венчаться!

— А вдруг она не согласится? Вдруг она побоится?

— Она переборола свой страх. Сейчас она больше всего на свете боится остаться без тебя.

Вот этого она не выдержит, — сказал Питер.

— Шейн, как ты думаешь, что это за мужчина ведет Бетти к алтарю? — заинтересованно спросила Элен.

— Думаю, ее отец. Смотри, они очень похожи.

— Но ведь Беатрис со дня смерти матери не видела отца. Бабушка запретила ему приближаться и к ней, и к девочке! Неужели Беатрис хочет увидеть отца?

— А что в этом странного? Она поняла, что такое настоящая любовь. Кажется, она готова простить его. Но не думаю, что будет разыскивать. — Питер с грустью посмотрел на Элен и Шейна. — Она сейчас вообще не способна на серьезные действия. Я боюсь за нее, Шейн. Если ты понял, что совершил страшную ошибку, поезжай к Беатрис как можно быстрее!

Шейн покачал головой.

— Нет.

— Что значит — нет?! — взвилась Элен. — Ты хочешь, чтобы она умерла или сошла с ума?

Как романтично! Из-за тебя женщина потеряет рассудок!

— Подожди, Элен! Не кипятись, — попросил Шейн. — Я хотел сказать, что я обязательно поеду к Беатрис, но только, когда сделаю одно важное дело.

Беатрис упаковывала вещи. Ее рейс в Нью-Йорк вылетал через четыре часа, а она все еще не могла уложить чемоданы. Почему-то вещи, которые Беатрис планировала взять с собой, буквально испарялись. Вот только что кофточка была на кровати, а теперь ее там нет. Нет ее и под кроватью, а в шкафу уж тем более.

Без сил Беатрис опустилась на кровать.

Я приняла твердое решение уехать отсюда.

Зачем мне оставаться в городе, где все напоминает о Шейне? Я так сойду с ума. У меня есть шанс начать новую жизнь. Так почему бы им не воспользоваться? Начну новое дело, думаю, и в Америке женщины выходят замуж. И постараюсь больше не совершать ошибок. Больше в моей жизни вообще не будет мужчин. Никогда.

Беатрис подошла к окну.

Мне будет жаль никогда больше не увидеть этих домов, Грин-парка, каштанов и лип, которые совсем недавно посадили. Как же я буду без всего этого? И без Шейна. Ведь, если я уеду, шансов на то, что все можно будет восстановить, практически не останется. Он и сейчас не хочет видеть меня. А когда я уеду в другую страну, ничто не будет напоминать ему обо мне.

Может быть, это и к лучшему?

Беатрис вздрогнула от звонка в дверь.

Ну вот, она усмехнулась, после всего, что случилось, я начала бояться звонков и по телефону, и в дверь.

Она открыла дверь и застыла.

— Кто вы? Что вам угодно? — спросила она пожилого, все еще красивого мужчину, стоящего на пороге.

Черты его лица были правильными, а кожа — золотистого оттенка. Морщины, которые оставило время, позволяли сделать вывод, что этот человек раньше любил смеяться, а сейчас почти забыл, как это делается.