Анхела Бесерра - Любовь-нелюбовь

Потом стало тихо, и старуха невозмутимо продолжила свое дело — принялась мыть кости. Не зажимая носа, голыми руками. Закончив этот тяжелый труд, она сняла с себя всю одежду, повернулась лицом к солнцу и облила себя ромом, чтобы очиститься. А гости в это время пили и ели в окружении скелетов, которые когда-то были их родственниками и друзьями. Еды и питья было столько, что они могли бы провести здесь еще недели две, не проголодавшись.

Исполнение желаний

По завершении этой церемонии мужчины, женщины и дети, все в белом, выстроились в длинную шеренгу и зашагали под аккомпанемент собственного плача, напоминавшего мелодии кумбиямбы, и бряканье костей в сумках — их несли к месту последнего захоронения. Никто не упоминал имен умерших из боязни, что это принесет новое горе семье.

Когда процессия скрылась из глаз, Фьямма и Эпифанио решили продолжить поиски. Они пересекли "долину мертвых" и начали подниматься на ослах по извилистой дороге среди скал. Когда они добрались, Долина храпа приветствовала их совершенно невероятными звуками.

При виде этого места Фьямма пришла в восторг — именно это она и искала: настоящее каменное царство. Кругом бродили дикие козы, обрывавшие скудную зелень с редких кустов. Фьямма была счастлива: лучше этого уголка не найти. Она подумала, что прежде всего здесь нужно будет выстроить маленький (теперь ей так мало было нужно!) домик. Эпифанио, потрясенный мужеством Фьяммы, предложил ей свою помощь. Фьямма согласилась: одной ей было не справиться. Она рассказала Эпифанио о своих планах, объяснила, что и как нужно делать. Ей нужно было просторное жилище, в котором было бы все самое необходимое. Воду можно носить из ближайшего озера, устроив возле дома небольшой резервуар.

У Фьяммы были кое-какие сбережения, а у Эпифанио — множество друзей, так что через несколько недель простой и красивый дом-студия уже был готов.

Фьямма перевезла в новый дом свои вещи. Их было совсем немного. Для того, чем она собиралась заниматься, требовались простые инструменты, которым вскоре предстояло стать бесценными. В огромном контейнере прибыли молотки и кувалды, зубила, резцы, чеканы и даже кое-какая техника, управлять которой предстояло мулату Эпифанио. Вскоре выяснилось, что в Долине храпа скрывалось бесценное месторождение красного мрамора всевозможных оттенков. Радости Фьяммы не было предела.

Она мечтала превратить Долину храпа в "Долину гигантов": установить здесь огромные фигуры, кото-рыми любовались бы ветер, солнце, луна и звезды. Она вспомнила Давида: если бы все произошло не так, как произошло, они могли бы сейчас вдвоем осуществить эту мечту.

В тот день, когда Давид и Фьямма встретились в Каджурахо, отношения между ними резко изменились. Давид был потрясен переменой, которая произошла с Фьяммой за время пребывания в монастыре. Когда они случайно оказались рядом в храме Кандарья Махадева, Давид так и не узнал Фьямму, пока она сама не окликнула его. Он долго не мог поверить, что это Фьямма: обнимавшая его изможденная женщина, тощая, как подросток, не могла быть Фьяммой. Той Фьяммой, в которую он был влюблен как сумасшедший. Он не смог сдержать чувства и высвободился из ее объятий.

Фьямма, не ожидавшая такого, застыла на месте. Она ничего не понимала. Неужели мужчина, который казался таким глубоким, таким духовным, мог столь грубо отреагировать на изменение ее физического облика? Но потом (ей помогли в этом большой профессиональный опыт и обретенное в монастыре спокойствие) Фьямма все поняла. Случай был очевидный: у Давида Пьедры был синдром Пигмалиона — древ-негреческого скульптора, который влюбился в созданную им статую и умолил богов оживить ее. Фьямма была для Давида тем же, чем для Пигмалиона Галатея: прекрасным творением, которое он сам создал и которое потом полюбил. Давид был влюблен в определенный образ, и когда этот образ исчез, исчезла и его любовь. Его чувства были легкой влюбленностью, а не глубокой, настоящей любовью.

Давид попытался скрыть разочарование и потом, когда они продолжили путешествие, старался не показывать вида, что ему неприятна даже мысль о физической близости, но Фьямме уже было ясно: Давид утратил к ней всякий интерес.

Они вернулись в Гармендию-дель-Вьенто и еще несколько недель пытались делать вид, что ничего не произошло. Но все было напрасно: их союз распался, потому что основа его была слишком хрупкой. К тому же Давид начинал испытывать к Фьямме что-то похожее на зависть — слишком хороши были работы, которые она создавала в последнее время. Даже самому себе он не признавался в том, что в ее скульптурах больше жизни и энергии, чем в его собственных. В них было что-то детское, но это лишний раз свидетельствовало о смелости и раскрепощенности автора. И они излучали радость. А когда Давид прикасался к ним рукой, то чувствовал биение сердца Фьяммы. Они были полной противоположностью его работам, слишком профессиональным, слишком совершенным и слишком похожим на самого Давида.