Номи Бергер: Бездна обещаний

Но она не слышала ни его шепота, ни воя сирены машины «Скорой помощи», мчавшейся на всех парах в Беллевью. Она не слышала ничего, кроме музыки, нежно звучавшей в голове. Это был ее любимый Клод Дебюсси, его импрессионистский шедевр «Отражения в воде».

В палате неотложной помощи огромного госпиталя она открыла глаза. Яркий свет ударил ей прямо в лицо. Но сейчас она видела другие огни. Она вздохнула и вновь закрыла глаза. Музыка стихала. Вскоре все, что она могла слышать, были аплодисменты.

— Браво! Браво!

— Бис!

Встав из-за фортепьяно и выйдя на залитую ярким светом софитов авансцену, она грациозно опустилась на одно колено и склонила голову. Аплодисменты продолжали парить, кружиться вокруг нее, словно теплые, плотные волны, придавая силы и поднимая ее все выше и выше.

— Браво!

— Браво, Кирстен, браво!

Ее огромные васильковые глаза наполнились слезами, превратив их в призмы, излучающие на аудиторию все цвета радуги. Ошеломленная и покоренная восторгом публики, она широко раскинула руки, словно желая обнять весь зал. Публика ответила на этот жест, встав как один человек с кресел и устроив ей бурную овацию.

— Кирстен?

Из грез мечтательницу выдернула костлявая рука, трясущая ее за плечо. Рядом с ней стоял учитель истории восьмых классов. Толстые линзы очков превращали его темно-карие глазки в огромные глазищи, излучавшие лишь недовольство и осуждение.

— У тебя были какие-то особые причины остаться сегодня после занятий, Кирстен? — вопрошал Хармон Вайдмен слегка ошарашенную тринадцатилетнюю ученицу.

Кирстен окинула взглядом пустой класс и поморщилась.

— А мне казалось, что я где-то в другом месте, — сказала она.

— Да, я заметил. — Оказаться «где-то в другом месте» было для Кирстен Харальд делом обычным. — И кто же, позвольте спросить, стал моим соперником на сей раз, Шопен или Брамс?

— Ни тот ни другой, — несколько застенчиво призналась девочка.

— Кто же тогда?

— Аплодисменты…

— Аплодисменты! — громко воскликнул преподаватель. — Если бы ты тратила чуть больше времени на изучение истории, а не грезила бы о славе, моя дорогая юная Кирстен, твои дела с этим предметом были бы не столь удручающими. Посмотрите на эту мечтательницу! Аплодисменты!

Кирстен заерзала на стуле и сосредоточила взгляд на вделанной в парту металлической крышке чернильницы.

— Ну, и чего же ты ждешь? Отправляйся, отправляйся. — Вайдмен быстро замахал руками, словно пытался вымести девочку из класса. — Мне надо закрыть класс.

— Да, сэр. — Кирстен подхватила учебники и выскочила из-за парты, едва не споткнувшись об огромные башмаки мистера Вайдмена.

К счастью, он вовремя посторонился.

Девочка вылетела из класса и пулей пронеслась два пролета лестницы, перепрыгивая разом через несколько ступенек, и очутилась на первом этаже. С тем же напором она навалилась на одну из тяжелых дубовых дверей, ведущих в школьный двор, и наконец остановилась, чтобы перевести дыхание.

Сияние предзакатного солнца до боли слепило глаза, Нью-Йорк изнывал в объятиях необычной для этого времени года жары: на дворе стояла уже вторая неделя октября.

Щурясь от солнца, Кирстен робко шагнула вперед и, на мгновение потеряв равновесие, чуть было не рассыпала тяжелую стопку книг.

— Ой! Промахнулась, — пытаясь удержать свою ношу, пробормотала она.

— Смотрите, какая ловкость…

Обернувшись, Кирстен увидела высокую неуклюжую девочку с длинными рыжими волосами.

— Слишком хорошо для нас, простых смертных, — добавила ее подружка — невысокая и довольно миленькая девочка с торчащими во все стороны вьющимися темно-каштановыми волосами. — Бежала бы ты к своему пианино, пока домовой тебя не сцапал.

Словно сговорившись, девочки одновременно захохотали и побежали к школьным воротам, где присоединились к своим одноклассницам, которые, наблюдая за Кирстен, веселились от души и корчили ей рожи. Кирстен была вне себя от унижения: щеки ее горели, тело дрожало и дергалось, словно от публичной порки. Своими обезьяньими ужимками девчонки, казалось, хотели вывести ее из себя, довести до слез. Отказывая им в этом удовольствии, Кирстен распрямила плечи и гордо вскинула голову. Она ни разу не моргнула, заставив себя решительно пройти мимо девочек и выйти со школьного двора. Только она знала, как трудно было сдержать слезы и не расплакаться у всех на виду.

Самый главный урок, усвоенный Кирстен с первых школьных лет вне стен классной комнаты, заключался в том, что дети не любят белых ворон. А она в силу своих поразительных музыкальных способностей была белой вороной. Совсем другой, нежели ее сверстницы. И сверстницы мстили ей за то, что она предпочитала им пианино. Результатом было одиночество, глубоко проникшее девочке в душу.