Эрика Джонг - Как спасти свою жизнь

— Про детей тебе, похоже, многое известно. — Сердце бешено скачет в груди — раненая лошадь, уходящая от погони.

— Я разговаривал с ней, когда ты была в Чикаго.

— Вот как? — Мне вдруг становится не по себе. Я пристально смотрю на него; я получаю болезненное удовольствие от этих откровений. Семь лет назад! Три года назад ! Как все это глупо. Давняя история. Почему вдруг она всплыла именно сейчас?

— Ты ее любил? Когда ты произносишь ее имя, мне кажется, что ты все еще любишь ее…

— Что есть любовь? — Беннет уходит от ответа.

— Когда ты говоришь таким тоном о чужих детях… — Слова застревают в горле. Мой салат лежит, нетронутый, на тарелке, тихо увядая в своей уксусной заправке. — Обо мне ты никогда так не говоришь.

Беннет пожимает плечами.

— Ведь правда, ты любил ее? — Я ненавижу себя за эти слова, такие жалкие, такие предательские.

— Какое это имеет значение?

— Значит, любил.

Он вновь пожимает плечами.

— Ну, правда, Беннет, ну, скажи… Это намного лучше, чем вот так вилять. Ну, хоть кого-нибудь ведь ты любил, раз уж не любил меня. Хоть когда-нибудь ты любил …

— Не кричи ты так! Ведь тебя знают…

— Ну и что! — Я срываюсь на визг. — Мне наплевать на это! Ты слышишь, наплевать!

— Заткнись! — Голос Беннета — железный капкан.

Позже, уже в машине, по пути в Нью-Йорк (что толку теперь торчать в Вудстоке, наша миссия там уже окончена) я расспрашиваю Беннета о Пенни, этой рыжей фригидной стерве. Я чувствую, что похожа на обманутую жену из романа, и за это ненавижу себя еще больше. Но я уже не могу остановиться. В меня вселился какой-то бес. Это он говорит за меня, а я наблюдаю за всем со стороны, потрясенная, пристыженная.

— Вы часто встречались?

— Не помню.

— Как это можно не помнить?

— Не помню, и все.

Я вспоминаю своих любовников (как-то так получилось, что их обоих зовут Джеффри); казалось бы, они для меня совершенно чужие, посторонние люди, но и то я помню все до мельчайших подробностей: наши встречи, совместные трапезы, да и вообще каждое слово.

— А как она в постели? Ничего?

— Я не собираюсь вдаваться в подробность.

— Так ничего или как?

Беннет колеблется. Он сам выпустил джинна из бутылки, а теперь не может справиться с ним. Он бы и рад вернуть все назад, да поздно. Надо как-то выкручиваться.

— Мне кажется, она не испытывала оргазма. Она сильно стонала и извивалась, но все это было только для виду.

Не испытывала оргазма. Узнаю голос доктора Герцеля У. Стейнгессера, как будто он спрятался где-то здесь и потихоньку подсказывает.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, я, конечно, не поручусь…

— Неужели тебя это совершенно не волновало ?

— Изадора, ну сама посуди, ведь не все женщины такие, как ты. Некоторые получают большое удовольствие от секса и без оргазма. Им просто нравится половой контакт, нравится, чтобы их трогали, гладили…

Язвительно:

— Ну, тогда расскажи мне и о них.

— Да больше никого и не было.

— Так я тебе и поверила!

— Клянусь тебе. Только Пенни. Мне казалось, что я умираю, а она спасла мне жизнь. Мне нужно было хотя бы выговориться. А с тобой я тогда совсем не мог говорить.

— Спасла тебе жизнь? Вот это да! Да мы тогда только год как поженились. Почему же ты не ушел от меня, если ты так мучился? Мне тоже было плохо. Да это было бы просто счастье!

— Я сомневался. Ты была такая милая, такая домашняя. Ты могла кончить, а она — нет. Моя тяга к ней — просто результат загнанного внутрь эдипова комплекса…

— Опять это слово.

Беннет огрызается:

— Послушай, в конце концов, тебе интересно или нет?

— Интересно, интересно.

— У нее было шестеро детей — как у моей матери — и муж, которого она ненавидела. Я видел в ней страдания Богородицы, мать, которую я мог бы спасти.

— Мне послышалось, ты сказал, что это она тебя спасла.

— Взаимно.

— Звучит красиво. В таком случае тебе надо было бы на ней жениться.

— Нет.

— Почему? Между вами возникло такое взаимопонимание. Я о таком не могла и мечтать.

В чем-то Беннет со мной согласен. Он разрывается между искренним раскаянием и чувством собственной исключительности.

— Она говорила, что доверила бы мне своих детей. Поначалу мне это льстило, но постепенно начало раздражать. Как-то не по-матерински все это звучало…

— И тебе не нужна была фригидная сука-гойка с шестерыми детьми…

— Можешь продолжать в том же духе, если хочешь, чтобы я замолчал. И ты больше слова от меня не дождешься.