Эрика Джонг - Как спасти свою жизнь

Проклятье, если бы я могла перенестись назад в шестидесятые! Если бы я перебесилась, когда мне было двадцать пять, как в свое время сделал Джош!

Джош. Я закрыла глаза и увидела его. Я лежала на диване с бокалом вина в одной руке и сигаретой с марихуаной в другой, когда вдруг передо мной всплыло его смешное, доброе, мохнатое лицо. «Я тоже люблю тебя, но достаточно ли этого?» — спрашивал он. Вот он в аэропорту, у входа в ведущий к самолету туннель, и я никогда не окажусь в его объятиях. Подобно Алисе, отхлебнувшей из бутылочки, я стала слишком большой, слишком старой, слишком глупой, слишком разочарованной…

— Может, потанцуем? — предложил Ганс и взял меня за руку.

У него было милое, сухощавое европейское лицо, но он не был Джошем.

« Какого черта ?!» — промелькнуло в мозгу. Но Ганс резко поднял меня. Теперь звучала психоделическая мелодия 1967-го — « Сержант Пеппер и ансамбль клуба «Одинокие сердца », которая уводила меня назад, все дальше и дальше к тем дням, когда я чувствовала себя такой виноватой, оттого что молода, сексуальна и мечтаю о том, о чем мечтает в двадцать пять каждый человек, а тем временем мой средних лет муж — он уже родился стариком! — имел свой кусок пирога и с удовольствием уплетал его, не забывая время от времени напоминать мне о моей инфантильности. Как это все непростительно!

Но еще не все потеряно, черт возьми , я могу еще все наверстать! Уж лучше в тридцать два стать двадцатипятилетней, чем не стать никогда!

Танцы. Я почти забыла, как любила когда-то танцевать. Немножко травки, хорошая музыка и приступ отчаяния — вот и все, что мне нужно, чтобы плясать до упаду. Мое тело словно входит в музыкальный ритм, как будто музыка — его дом, и, забыв обо всем, я начинаю танцевать. Теперь я совсем не похожа на склонного к рефлексии человека, которого постоянно одолевают сомнения и заботы, который вновь и вновь переживает прошлые обиды, — нет, я танцую, как человек, не признающий иного ритма, кроме ритма собственных ног. И на время я действительно становлюсь такой.

Мы с Гансом танцевали до тех пор, пока не оказались в спальне.

— Ведь кто-то должен начать, — сказала я, — так почему бы не мы?

— Верно, — засмеялся он.

Он был веселым и смышленым, и если я закрывала глаза и отвлекалась от его тощего тела, странного лица, его кривой усмешки и похожей на череп головы, забывала его непривычный акцент, я начинала воображать, будто рядом со мною — Джош: это Джош раздевает меня, раздвигает пальцем влажные губы влагалища, расстегивает ширинку. Это его большой член входит в меня, его губы покрывают поцелуями мое лицо… Я взглянула на Ганса и вдруг увидела, как может увидеть лишь одурманенный наркотиками человек, — в его облике все мужчины, которых я любила или желала, сливаются в одно: Джош постепенно превращается в Беннета, Беннет — в Адриана, Адриан — в Чарли, Чарли — в Брайана, а Брайан превращается в моего отца. И все они — один человек, никакой разницы между ними нет. Тут я впилась ногтями Гансу в спину и начала вопить, плакать и визжать что было сил.

— Это несправедливо, несправедливо, несправедливо!

Ганс был очень деликатным человеком. Он не рассердился, не испугался, а стал нежно гладить меня по волосам.

— Что несправедливо, Изадора? — ласково спросил он.

Я была невменяемой и ничего не могла объяснить, но на мои крики сбежалась вся компания, пританцовывая, как истинные жрецы Бахуса, — кто-то попытался успокоить меня, но остальные решили присоединиться к веселью. Я одурела от наркотиков, из глаз у меня текли слезы. Громко играла музыка (« Мне бы хотелось тебя возбудить…» ), и я не помню, кто начал первым, что последовало потом и как развивались события дальше, — если, конечно, во всем происходящем была хоть какая-то последовательность.

Помню только, что в какой-то момент Ганс пристроился ко мне сзади, Розанна губами трогала клитор, а ее муж покусывал мне соски. Потом сосками завладела Кирстен, появившаяся откуда ни возьмись, словно гигантский эльф. И уже позже, в самый разгар веселья, сзади был Роберт, а за ним стояла Розанна, которая его подбадривала и поддерживала яички, полагая, что так помогает ему. Я не могла не почувствовать, что член у Роберта не очень твердо стоял, и, помню, меня в этот момент поразила мысль, что большинство людей, увлекающихся сексом так же, как он, — эти сексуальные эмиссары, — не очень-то легко возбуждаются, будучи лишены пристального внимания присутствующих при этом людей. В какой-то момент Роберт трахал Розанну, а мы, кажется, стояли в стороне и наблюдали это скромное, почти невинное совокупление.