Михаил Грушевский: 50 оттенков блондина

Озираюсь по сторонам. И опять вижу знакомое лицо. Это же секретарша из нашего офиса! Теперь все становится ясно: когда-то я решил за ней приударить, но почему-то мои всепобеждающие чары на нее не действовали. В то время я был одержим желанием иметь ребенка. Однако, как только я открыл рот, чтобы предложить ей завести детей, она вдруг сказала: «Боже, опять мне предложат родить!» Я оскорбился и воскликнул: «Я вообще про другое! » Про какое другое я собирался говорить, придумать так и не удалось, поэтому я ретировался. И вот – она в розовом клубе. Секретарша делает знак, и мы встречаемся в укромном уголке клуба, за большой пальмой. Она сбивчиво объясняет, что здесь оказалась совершенно случайно, отвозит меня домой, на прощание почему-то целует в ставшую небритой щеку и обещает быть на работе рано утром как штык. Я поднимаюсь в квартиру и обнаруживаю полнейшую темноту и тишину. На кухонном столе под мягким полотенцем меня ждут две еще вполне горячие и очень вкусные котлеты. Они выглядят до крайности сексуально! Почему-то вид котлет действует на меня безумно возбуждающе. На ходу раздеваясь, я устремляюсь в спальню. Но две котлеты оказываются единственным признаком жизни в квартире. В спальне никого нет: ни ее самой, ни платья, ни записки. Ушла.

Позже позвонила одноклассница с благодарственными словами. Результат анализа на СПИД у ее сына оказался отрицательным, а случай с уколом в клубе был простым розыгрышем. Шутка . Да, друзья…

Меня одолевает бессонница. А что делать в пять утра, когда нет больше сил ворочаться в кровати? Я лежу и думаю, я лежу и просто вспоминаю. Интересно, когда мне не удавалось заснуть впервые в жизни? И вдруг меня осенило: я абсолютно четко увидел себя, пятилетнего, на даче. Меня уложили спать. Я один в темной комнате, во дворе родители играют в карты с друзьями. У их стола стоит ведро с подожженным мусором, призванное отгонять многочисленных комаров. Папа и мама негромко смеются, у них – любовь. У них сплошная нега и блаженство. А я кручусь-верчусь в темноте. Но она меня не пугает. Где-то вдали звучит модная песня: «Трудно было человеку десять тысяч лет назад…» А я не сплю. Я выглядываю в окно. Вдали музыка и огни. Видимо, танцы в пионерском лагере. Я наблюдаю за танцующими юными парами, они едва видны за ночными деревьями. Но сквозь сумрак я различаю первые поцелуи мальчиков и девочек в пио нерских галстуках. Так интересно! И вдруг я начинаю отчаянно рыдать. На звуки плача прибегают родители, они искренне верят, что это темнота так напугала их мальчика. Но меня ничто не может успокоить. Тогда я впервые – нет, не понял, понять я еще ничего не мог, а просто почувствовал, что любовь обязательно будет несчастной. И заранее это оплакивал. Но при этом уже тогда я знал, что любовь обязательно должна быть! Как-то раз я – тоже еще маленький – ночью испугался грозы и пришел в спальню родителей. Постелил свое одеяльце у них в ногах и лег на пол. Им, наверное, больше всего хотелось тогда побыть вдвоем. Но ведь ребенок испугался! Они положили меня между собой. И я понял, что такое любовь.

Однажды мы с родителями отдыхали в Сочи. С нами была мамина подруга, тетя Рита, с маленьким сыном. Каждый вечер она надевала белокурый парик и исчезала до утра, оставляя сына нам. Он плакал, а я ужасно переживал и никак не мог понять, почему его мама не ночует дома. Когда мы вернулись с отдыха, мама тоже решила купить парик. Она принесла его домой и, смеясь, примерила перед папой: «Нравится?» И тут я разразился слезами: решил, что теперь и меня будут кому-то отдавать на ночь… Впрочем, мне это не грозило. Родители друг друга очень любили. Как-то сосед, которому мама давно нравилась, заманил ее к себе хитрым способом. Он понял, что ради меня мама готова на все, и предложил мне насладиться вкусом неведомого в советском детстве сока из заморского плода с красивым названием – манго. Я с восторгом согласился, мама последовала за мной. Пока я пил сок, в соседней комнате происходило бурное объяс нение. Потом оттуда раздался звук пощечины. «Быстро домой!» – скомандовала мне мама, даже не глядя на соседа, который, несмотря на такую бурную реакцию на его признание, продолжал смотреть на нее умоляющим взглядом. Ну, пожалуй, единственное, что мама смогла сделать для соседа: она ничего не сказала мужу. Любовь родителей продолжалась почти полвека и не ослабела до конца. Мамы не стало раньше, а папа ушел из жизни, сидя в кресле и глядя на ее фото. Он часто говорил мне: «Хороший отец должен ребенка до пенсии довести!» Не довел. Мне от него, говорят, досталось чувство юмора. А от мамы – ощущение вечной молодости.