Роберта Ли - Её лучшая роль

— От этого я себя чувствую еще хуже. Что мне сделать, чтобы все исправить?..

— Ты можешь выйти за меня замуж.

Она прикусила губу.

— Не думаю, что ты женишься на мне, зная, что я все еще люблю Пола…

— Мне все равно, кого ты любишь. Все, чего я хочу, — это возможность научить тебя сердечно относиться ко мне!

— Ты слишком хороший, чтобы быть «за неимением лучшего».

— Пусть это будет моей заботой. — Он слегка улыбнулся. — Придумай еще какую-нибудь отговорку, дорогая.

— Я не ищу отговорок, мне просто не хочется быть несправедливой к тебе. Давай отменим помолвку. Я скажу, что это я виновата и…

— И признаешься Сирине, что соврала? Через мой труп! — Он наклонился к ней, в голосе уже не было смеха. — Поверь мне, Энн, я люблю тебя глубоко и искренне и хочу жениться на тебе. Не отвечай мне сейчас ничего… просто помни, что я буду рядом… ждать.

— Я никогда не думала, что ты можешь быть таким добрым, — прошептала она.

— Ты многого обо мне не знаешь.

Он притянул ее к себе, и сквозь тонкую материю своего платья она почувствовала, как сильно бьется его сердце. Ее не на шутку испугало, что она так глубоко волнует его. Энн попыталась освободиться от его объятий. Брак — это было что-то слишком огромное, значащее, чтобы решаться на него вот так… без любви… только от отчаяния.

— Дай мне время, — пробормотала она, когда его губы прикоснулись к ее губам. — Десмонд, дорогой, умоляю тебя, дай мне время.

Анжела и Лори приняли весть о помолвке с Десмондом без вопросов. Но Энн страстно желала лишь одного — снова быть свободной. Только мысль о том, что пройдет всего несколько недель и Пол женится на Сирине, останавливала ее от расторжения помолвки. Оставалось лишь надеяться, что со временем «все образуется». Впрочем, эта надежда мало успокаивала. Где бы она ни была, все ее мысли были только о Поле, о нем думала она, оставаясь одна в своей комнате.

Ни Десмонд, ни отец ничего не говорили о новой пьесе, и только от матери она узнала, что в начале следующего месяца они начинают недельные гастроли с этой пьесой в Брайтоне. Гордость не позволяла ей расспрашивать, поэтому лишь во время уик-энда перед премьерой Десмонд рассказал ей, что его на следующей неделе не будет в городе, и спросил, не хочет ли она приехать туда и посмотреть спектакль.

— И поставить всех в неловкое положение? — с горечью сказала она. — Нет, спасибо. Я посмотрю его, когда спектакль приедет в Лондон.

— Ты хочешь сказать, «если» приедет в Лондон, — подчеркнул Десмонд интонацией слово «если».

— Все так плохо? — испуганно спросила она, и, когда он, ничего не ответив, отвернулся, тревожное предчувствие охватило ее.

Весь понедельник Энн старалась чем-то занять себя. Как она объяснила Десмонду, на этой неделе она не была занята в «Кипарис-театре» и по совету Арнольда Бектора несколько дней посвятила отдыху. Но отдых не принес покоя ее душе. Она мысленным взором видела своего отца в Брайтоне и почти чувствовала напряжение, нараставшее по мере того, как близилось время спектакля. Весь вечер она не могла сосредоточиться. Энн ходила из комнаты в комнату, ставила пластинку за пластинкой, но не слышала их; включала радио, чтобы тут же его выключить, и, наконец, уселась за ужин, но так и оставила его в неприкосновенности.

Поздно вечером, почти ночью, она позвонила в «Куинз-отель» и поговорила с Десмондом. Даже на расстоянии она почувствовала его уныние и, еще не спросив, как приняли пьесу, знала, что он ответит.

— Убийственно! Коррида! — Его голос в телефоне звучал очень мрачно. — Слава богу, что мы открылись здесь, а не в Лондоне. Сирина забыла все, чему ее учил Эдмунд.

Нервный пот прошиб Энн.

— Что теперь будет?

— Понятия не имею. Утром огласят протокол вскрытия. Твой отец был великолепен. У него отзывы будут хорошие.

Она немного приободрилась:

— Как я рада этому!

— Но это не спасло премьеры, — продолжал Десмонд. — В столице пьеса не продержится и недели.

— Бедный папочка, — вздохнула Энн, а непроизнесенными осталось: «Бедный Пол. Бедный слепой упрямец Пол».

Она положила трубку и начала раздеваться. Все ее опасения сбылись, но радости от сознания своей правоты она не испытывала. Успех — поражение, две крайности движения маятника. Кто-то теряет, кто-то находит. Пол проиграл, она выиграла. Но могла ли она отделить Пола от себя? Его боль она чувствовала как свою, а может быть, и более остро.

Каждый вечер Десмонд звонил Энн, но ничего хорошего рассказать не мог. Эдмунд был бессилен спасти пьесу от провала, а в четверг публика выразила свое неодобрение насмешливыми криками и шиканьем. Она предположила, что только профессиональная ответственность и жесткий контракт заставили их поработать неделю. Когда родители и Десмонд вернулись поздно ночью в субботу домой, подтвердилось, что она была права.