— Наша жизнь полностью в нежных руках Томико… Для умирающего от отравления утешением является харакири повара, — насмешливо закончил он.
Имя его сестры успело вылететь из головы Адель, и Кен вовремя назвал его — Томико.
Перламутровые ломтики были выложены в форме бабочки на круглое блюдо, с ним соседствовала тарелка поджаренных плавников и фарфоровая чаша бульона из ядовитой дряни. Адель тяжело вздохнула.
Еда вечерняя, любимый Суп морской!
Когда сияешь ты, зеленый и густой —
Кто не вдохнет, кто не поймет тебя тогда,
Еда вечерняя, блаженная Еда! [6] Л. Кэрролл. Алиса в стране чудес.
В качестве закусок предлагались водоросли, морская капуста и пластинки филе осьминога. Адель наблюдала, как каждый из присутствующих отправил в рот по кусочку фугу — видимо, именно так в японце сызмальства воспитывали камикадзе.
— Что нового?
— Наши новости подождут. Расскажи про убийство графа, — помощник Кена поправил очки. — Кому понадобилась его смерть теперь?
Мальчик бросил на вернувшуюся Томико любопытствующий взгляд, но строгий облик матери выражал достоинство скромного молчания, и в ее присутствии ребенок не смел нарушить этикет.
— Бернадотты — королевская семья Швеции, — шепнула Адель толстячку. — Граф Фольке был слишком талантливым дипломатом, склонил Гиммлера к измене. [7] Бернадотт Висборгский, граф Фольке (1895–1948), в качестве руководителя Международного Красного Креста в 1945 году был посредником между союзниками и Гиммлером для прекращения военных действий. Гитлер, узнав об этом, приказал арестовать Гиммлера за измену. После войны Фольке Бернадотт был назначен ООН послом в Израиль для ведения переговоров об окончании войны между евреями и иорданцами.
Вот и недоумевают, почему «благородного миссионера» шлёпнули именно сейчас.
Томико сжала губы, а Кен взглянул на Адель.
— Сменим тему. Каникулы закончились, как школа, Яса? Я вижу, ты похудел.
«Яса» — про себя отметила Адель. Мальчишка ловко орудовал палочками, поглощая огромные порции.
— Спасибо, — успел поклониться он, — все в порядке.
Все выжидающе смотрели на круглое лицо Ясы. Неужели отголоски войны не затронули ребенка? Не подвергли насмешкам одноклассников? Не вызвали в отпрысках победителей ненависти к маленькому самурашке? Откровений Ясы так и не дождались.
Извинившись, Адель вышла из-за стола. Она легко нашла кухню, отворила череду шкафчиков и вытащила мусорное ведро. Поверх кучи овощных обрезков лежала ядовитая требуха и колючая кожа фугу. Обернув пальцы платком, Адель подцепила пару комочков икры, завернула и спрятала в карман. Поставив ведро на место, она вернулась в гостиную.
Постелили Адель в одной из комнат второго этажа, на полу. Она забралась под квадратное одеяло, уткнулась в набитую гречкой подушку и блаженно закрыла глаза — она без труда уснет на непривычном ложе. На войне быстро привыкаешь использовать любую свободную минуту для отдыха. Адель потянулась к выключателю лампы-торшера и заметила выглядывающую из-под матраса книгу. То было американское издание Сэй Сенагон «Записки у изголовья». Заботливая Томико не позабыла даже о такой мелочи, как чтение перед сном.
Книги… Адель было семь, когда они исчезли в пламени гигантского костра. Невыносимый жар будто выжег запретные имена на холодном мраморе ее памяти.
— Против классовой борьбы и материализма, во имя народной общности и идеализма я предаю пламени сочинения Маркса и Каутского! — звенел над толпой восторженный голос, и, словно грешные души, взвивался к почерневшему небу дым.
— Против декаданса и морального разложения я предаю огню писания Генриха Манна, Эрнеста Глезера и Эриха Кестнера!
— Против подлости мышления и политического предательства я предаю пламени сочинения Фридриха Фостера! — скандировала сотня голосов.
— Против разлагающего душу преувеличения значимости секса, за аристократизм человеческой души я предаю огню писания Зигмунда Фрейда!
— Против литературного предательства я предаю огню сочинения Эриха Марии Ремарка! — вторила Адель.
Из огня неслись жуткие нечеловеческие крики, страх перед болью, смертью слился в отчаянном зове и проклятии. Ужас проткнул сердце, Адель чувствовала холодную сталь его иглы и не могла пошевелиться, пока стыли руки. Из щелей заколоченного сарая вырывался дым. Голоса горящих людей… Сдирая ногти, они стучали в окна, трясли двери до безнадежного отупения. Детский плач, вторящий рыданиям матерей. Адель стало плохо.
Читать дальше