Мариус Габриэль - Маска времени

– О, очень большое, уверяю вас. Дневник почти разрешил некую загадку, над которой я бился последние тридцать лет. Хочу предупредить, что я никогда не злоупотребляю доверием клиентов. Надеюсь, вы понимаете меня, не правда ли?

Она кивнула в ответ.

– Я готов полностью содействовать вам во всем. Мы имеем дело с такой информацией, которая требует от адвокатов очень много времени, чтобы ее собрать, а от клиентов – немало денег, чтобы оплатить все расходы. Я готов предоставить ее вам. По многим причинам, надо сказать, я испытываю радость. Первая причина – это сам дневник, а о других я вам скажу позднее. Скажите, вы хотя бы отдаленно знакомы с законами о наследстве в штате Нью-Йорк? Нет? Не беспокойтесь, я не буду утомлять вас лишними подробностями, а перейду к делу.

– Это нас устраивает, мистер Лефковитц, – согласилась Анна.

– Хорошо. – Глаза адвоката блеснули, как у хитрой лисицы, за стеклами очков. – Я знал семью Красновских. Я был совсем мальчиком, но все помню. Я помню очень хорошо Жюстин и Александра. Они были клиентами моего отца, и мы ходили в одну синагогу. Мой отец являлся их адвокатом с момента их прибытия в Америку в 1917 году. Красновские были очень богатыми людьми. Им удалось привезти с собой немало денег. Не все, конечно, но даже и этого хватало. Они обратились к моему отцу по двум причинам. Первая – Красновский-старший был евреем, вторая – они оба прекрасно говорили по-русски. Ведь никто из евреев из Латвии или Литвы не говорил на идише, только по-русски. В лучшем случае по-французски. И имена у них – Жюстин и Александр: одно – французское, другое – русское. Их род начался со знаменитого рижского равви – Моше Красновского. Вы не знали этого?

– Нет, – призналась Анна.

– Что ж – проверьте. Это очень интересно. Его имя упоминается даже в еврейской энциклопедии. Великий знаток талмудской мудрости. Что ни говори, Красновские – очень интересная семья. Александр был партнером в банке «Красновский» – семейное дело, частный торговый банк, который был связан с Германским имперским банком еще до Первой мировой войны. Александр переехал в Америку из-за большевистской революции, а также из-за поднявшейся волны антисемитизма. Это был хороший ход. Почти вся семья Красновских погибла во время холокоста. Мой отец и я наводили справки об этом после войны. Когда Александр появился здесь в 1917 году, то сразу же установил связь с некоторыми нью-йоркскими банками, в основном частными и еврейскими. Джозеф, сын Александра, родился в Латвии и младенцем был привезен в Америку. Вы что-нибудь о нем знаете, помимо сведений из дневника?

– Только то, что он был корреспондентом «Нью-Йорк таймс», – сказала Анна.

– Совершенно верно. Прибавьте еще, что он был социалистом. – Адвокат улыбнулся, когда увидел, насколько удивлена Анна. – В сороковых считалось очень модным быть немного красным. Но увлечение Джозефа завело его дальше, чем других молодых людей. Он собирался дать бой фашизму задолго до Пёрл-Харбора. Я встречался с ним раза два, и он произвел па меня особое впечатление. Джозефа нельзя было назвать красивым. Очень энергичный брюнет с запоминающейся внешностью. Он был очень похож на свою матушку. У вас есть какая-нибудь семейная фотография?

– Ни одной.

– Я думал, может быть, что-то осталось. На всякий случай я принес вот эту – из отцовского альбома.

На старой черно-белой фотографии была изображена группа. Человек двадцать расположились среди деревьев на пикник. Все одеты по моде тридцатых годов: женщины – в длинных юбках, мужчины – в шляпах и жилетах. Лефковитц водил пальцем от одного лица к другому.

– Это мой отец с матерью. Маленькая девочка – моя старшая сестра. Я еще не родился. Мужчина с бородой – Александр Красновский. Мальчик, который стоит рядом с ним, – Джозеф.

Анна слегка наклонилась вперед. Отец напоминал бурого медведя, его черная борода покрывала почти все лицо. Мальчику было лет шестнадцать, его фигура отличалась стройностью. Джозефу, наверное, неловко было стоять рядом с отцом. Он даже немного отвернулся от объектива и хорошо был виден угловатый юношеский профиль. Анна жадно вглядывалась в черты его лица, рисунок щек и подбородка.

– На этой фотографии трудно что-либо разобрать, – наконец промолвила она.

Лефковитц согласился:

– Но это единственная фотография, которую мне удалось найти.

Его палец продолжал двигаться по фотографии:

– А это Жюстин.

Все женщины сидели на одной скамейке. Та, на которую указывал Лефковитц, была без шляпы: она лежала у нее на коленях. Мать Джозефа открыто и приветливо улыбалась прямо в камеру. Анна внимательно вгляделась в изображение.