Барбара Фритти - Желанная моя

В домах на высоком крутом берегу уже начали зажигаться огни, отбрасывая на пляж длинные тени, придававшие туманным вечерним сумеркам жутковатую призрачность. Впереди показался большой, похожий на замок особняк, один из любимых прибрежных домов Алексы, и она невольно подняла глаза на «вдовью дорожку» [1]. А вдруг и сейчас, как часто бывает, там стоит красавица с длинными рыжими волосами в развевающемся белом одеянии, похожая на привидение или русалку. Алекса про себя называла ее Ариэль.

Алекса вздрогнула, заметив красавицу, сейчас гораздо больше похожую на земную женщину, чем на видение. Женщина кричала на кого-то… кого-то, кто скрывался в полумраке.

Брейден тоже остановился и посмотрел наверх.

– Ты лгал мне! – воскликнула женщина. Ее голос дрожал от ярости и боли предательства.

Алекса не расслышала, что ответил собеседник, но его ответ, похоже, только еще больше разъярил рыжеволосую. Она схватила что-то и швырнула в тень. Это что-то разбилось, и Алекса, расстроенная бурной ссорой, невольно придвинулась к Брейдену. Ее родители пока еще не дошли до швыряния вещами, но орали друг на друга с не меньшей яростью. Алекса не понимала, как люди могут докатиться от взаимной любви до бешеной ненависти.

– Не могу я успокоиться! Не смей больше повторять это! – закричала женщина. – Я устала скрываться. Сплошные тайны, тайны, тайны. Я сыта ими по горло. С меня хватит. Не прикасайся ко мне! Я вернусь в дом, когда захочу вернуться.

Алекса не хотела оставаться и дальше свидетельницей этой бурной ссоры.

– Идем, нам пора.

– Похоже, она все-таки вошла в дом, – заметил Брейден. – Интересно, с кем это она ругалась, и что у них за тайны.

Вообще-то, Алекса любила тайны, но только не сегодня.

– А мне все равно. Я просто хочу, чтобы все перестали ссориться. Ненавижу, когда люди орут друг на друга. Меня от этого просто тошнит. Как любовь может превратиться в ненависть?

– Алекса, все как-нибудь устроится.

– Хотелось бы верить.

Они пошли дальше.

– Если ты веришь в магию, то сможешь поверить и в это.

– Может, ты прав, может, и нет никакой магии, – вздохнула Алекса.

Брейден замотал головой.

– Нет, нет. Я не хочу, чтобы ты так думала. Ты должна верить.

– Почему? – спросила она, с любопытством взглянув на него.

Он помолчал, поджав губы, наконец ответил:

– Потому что тогда и я постараюсь поверить.

Ей показалось, что Брейдену в глубине души очень хочется поверить, и Алекса не могла не поддержать его.

– Тогда я буду верить.

Брейден кивнул, и остаток пути они проделали в молчании. Когда подошли к велосипедам, Брейден протянул ей рюкзак, и она положила в него бутылку с «джином».

– Хочешь, я довезу твой рюкзак? – предложил Брейден.

– Нет, сама справлюсь.

Алекса закинула рюкзак на плечо. Ей не хотелось расставаться с бутылкой, чтобы, вернувшись домой, загадать еще одно желание: пусть ее родители перестанут ссориться. А вдруг волшебство распространяется только на одно желание? Она потратила его на собственный шанс полюбить, а следовало сосредоточиться на примирении родителей.

– Алекса, – окликнул Брейден, когда она уже села на велосипед.

– Да?

Он придвинул свой велосипед вплотную к ее велосипеду, наклонился и поцеловал Алексу в губы. Его губы оказались твердыми и теплыми, чуточку солеными, но совершенно чудесными.

Не успела она осознать, что пережила свой первый поцелуй, как Брейден отстранился… и хрипло произнес:

– Возвращайся, Алекса, хорошо?

– Обязательно вернусь, – пообещала она, чувствуя, как сильно бьется сердце.

Брейден поехал вперед, Алекса за ним, размышляя о том, когда же они теперь снова увидятся.

Пятнадцать лет спустя…

Когда Алексе Паркер было двенадцать лет, в ее жизни произошли два очень важных события: она впервые влюбилась и ее родители развелись. Алекса никогда не могла мысленно разделить эти события, а возвращение в Сэнд-Харбор в возрасте двадцати семи лет оживило в ее памяти и то, и другое.

Каждый уголок живописного прибрежного городка словно все эти годы хранил то или иное ее воспоминание: каменистая тропинка, по которой они с Брейденом ежедневно скатывались на велосипедах на пляж, променад с дощатым настилом, где дети толпились вокруг тележек продавцов «сахарной ваты» и горячих крендельков, рыбацкие лодки, входящие в гавань после долгого трудового дня, закусочная «Оладьи Нини», куда папа водил ее завтракать воскресным утром, и величественные особняки на высоких прибрежных утесах, в одном из которых она мечтала когда-нибудь жить.