Эдна Фербер: Плавучий театр

«ЦВЕТОК ХЛОПКА»

Плавучий театр Партиньи Энн Хоукс

Наконец! Река! Она разлилась от апрельских дождей и снегов, которые щедро питали ее каждой весной Река Миссисипи.

Словно издалека долетали до Магнолии слова Барнато:

— Мы только что открыли сезон, который обещал быть на редкость хорошим. Да! Урожай был великолепный, лучше, чем прошлом году. Мы ожидали отличных сборов. Я не хочу утруждать вас деловым разговором… но труппа волнуется. Это вполне естественно… всех беспокоит, что будет дальше. Наш театр — лучший из плавучих театров… Собственная электрическая станция… Собственный холодильник… Пятьсот мест.

Река. Широкая, желтая, бурная. Магнолия вся дрожала. Она прошла по крутому берегу, по сходням, на нижнюю палубу, похожую на галерею. Свет в окошечке кассы. Несколько слуг-негров, почтительно уступающих дорогу белым. Звук банджо где-то на берегу. Афиша в фойе. Магнолия посмотрела на нее. «Буря и солнце». Буквы заплясали перед ее глазами. Глухо донесся до нее голос:

— Посмотрите-ка! Ей дурно!

Страшное усилие воли.

— Нет. Ничего! Я ничего не ела с самого утра.

Магнолия прошла в спальню. Ослепительно белые, туго накрахмаленные кисейные занавеси на окнах. Чистота. Уют. Порядок. Покой.

— Ложитесь поскорей. Вот грелки. Выпейте чашку чая. Завтра вы встанете совсем здоровой. Нужно рано встать.

Она с удовольствием поужинала.

— Не нужно ли вам еще чего-нибудь, Нолли?

— Нет, спасибо.

— Я тоже ужасно устала. Ну и денек! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

— Я оставлю дверь открытой. Если вам понадобится что-нибудь, позовите меня.

Девять часов. Десять. Пронзительный гудок какого-то парохода. Звяканье якорной цепи. Громкий плеск воды. Тихий плеск. Тишина. Черный бархат. Ночь. Река. Театр. И все такое родное.

Десятое письмо Ким Равенель к матери было написано в очень решительном тоне. Попало оно к Магнолии в мае, когда «Цветок Хлопка» давал представление в Лулу на Миссисипи. С того места, где причалил плавучий театр, ничего похожего на город не было видно. Лулу на Миссисипи было сырым, грязным местечком, воздух которого буквально серел от мух. Негры спасались от жары в тени своих хижин. Большие белые цветы, сверкавшие в темно-зеленых ветвях, наполняли воздух волшебным ароматом, а пурпурные — высовывали прохожим свои желтые языки.

Магнолия сидела на нижней палубе, устроенной наподобие веранды, наполовину в тени, наполовину на солнце, и наслаждалась влажным зноем. Маленькие черточки, появившиеся в Нью-Йорке около ее глаз и рта, исчезли под благотворным влиянием южного воздуха. И она снова приобрела утраченное было сходство с прелестным белым цветком, название которого носила, снова стала — хотя лепестки ее поникли и поблекли — прежней Магнолией.

Приведя в порядок свою комнату, Элли появилась на палубе. Она была в легком утреннем нежно-розовом капоте из легкой бумажной ткани и в шелковом с кружевами чепце. Морщинистая старушка производила в этом виде странное комическое впечатление.

— Удивительно, как вы можете сидеть на таком солнцепеке, вы рискуете получить солнечный удар. Что вы — ящерица или кошка? Смотрите, заболеете!

Оторвавшись от письма, которое она читала, Магнолия лениво потянулась.

— Я люблю жару.

Старчески зоркие глаза Элли Чиплей скользнули по написанному на машинке письму.

— Опять от дочери?

— Да.

— Ну и часто же она пишет вам! Ведь вы получаете по письму чуть ли не на каждой пристани. Вчера еще мы с Клайдом удивлялись этому. О чем это она может писать так часто?

Магнолия знала, что письма Ким вызывают большое волнение в труппе плавучего театра. Каким-то непонятным образом по «Цветку Хлопка» распространился слух о том, что между матерью и дочерью разгорелся письменный спор. Все понимали, что от исхода этого спора зависит будущее плавучего театра.

Бывшая инженю говорила деланно равнодушным тоном, который звучал настолько фальшиво, что у каждого постороннего наблюдателя, без сомнения, сложилось бы весьма невысокое мнение о ее артистических способностях.

— Что она пишет, а? Интересно бы узнать столичные новости!

Магнолия взглянула на письмо.

— По-видимому, Ким рассчитывает приехать ко мне. В июне. С мужем.

Ленты на чепце Элли задрожали. Маленькие, увядшие, сухие ручки, красотой которых она до сих пор гордилась, задрожали.

— Не может быть! Вот хорошо-то!

Выразив таким образом восторг, которого она не ощущала, Элли мелкими шажками засеменила в актерскую комнату.