Кара Локвуд - Улыбнитесь, вы уволены

— Тодд, ты опять начитался детских книжек по практической психологии?

В колледже я мечтала стать новым Энди Уорхолом, но после трех уроков рисования обнаружила, что мой талант располагается где-то между Уолтом Диснеем и Шерманом Уильямсом. К тому же, вопреки распространенному представлению, выпускнику художественного колледжа никто с ходу не предлагает устроить персональную выставку в галерее и не дарит чек на кругленькую сумму от Национального фонда искусств.

— Ты хотя бы была на бирже труда? — спрашивает Тодд.

— Я думала, ты не уважаешь подачки от правительства, — парирую я.

— Но ты их с лихвой оплатила — налогами. Если ты не подашь заявление на пособие, это будет попустительство Дяде Сэму, который и так тебя обдирает.

— Я подам, Тодд, — обещаю я.

— Когда?

— Сегодня, идет?

— Вот и умница, — одобряет он и вешает трубку.

У нас с Тоддом образцовые отношения старшего брата и младшей сестры: он учит меня жить, а я не обращаю на это внимания.

Готовая почти на все, лишь бы не вылезать из пижамы, я сажусь за компьютер и начинаю прокручивать списки вакансий. В творческих профессиях и графическом дизайне новых мест не появилось. Те же самые пять штук, что и на прошлой неделе. Три из них — от уже несуществующих интернет-компаний (я им писала, потому и знаю), а два от компаний, которые временно приостановили набор сотрудников (дешевле оставить объявление в сети, чем его убрать).

Раз по моей специальности вакансий нет, пытаюсь устроиться куда получится, например в зоопарк. Для резюме сочиняю невероятную историю о своих мифических подвигах в Индии, где я выросла и научилась дрессировать слонов, наблюдая, как наш слуга Бики ухаживает за животными.

Хочу надеяться, что где-то же должен быть кадровик с чувством юмора. Я верю в это. Как в жизнь на других планетах.

Настроение — паршивее некуда, так что если все равно идти на биржу труда, то почему бы не сейчас? Слишком долго я откладывала это мероприятие. Не хочу признаваться государству, что потеряла еще одну работу. Это как признаться друзьям, что парень, который, по твоим словам, вот-вот собирается сделать предложение, удрал с соседкой снизу. Меня выкинули. Опять.

Биржа труда — мрачное, противное место с армейскими плакатами на стенах и ужасным искусственным освещением. По-видимому, во всех государственных организациях обязательно должно быть самое невыгодное освещение. Это элемент хитрого плана, чтобы госслужащие выглядели еще более потрепанными и сонными.

Когда часа в два я прихожу сюда, за канатом уже стоит очередь дегенератов, совсем как в Диснейленде, только нет солнца и киосков с газировкой втридорога. Хочется вскинуть руки и завизжать, как на русских горках. Передо мной в очереди женщина в деловом костюме, у бедолаги такой вид, словно ее уволили только сегодня (она отчаянно хватается за дерево в кадке). Перед ней — человек с длинной бородой, на рубашке нарисованные от руки свастики. Там, где начинается очередь, спорят две здешние служащие.

— Это не моя работа, Люсинда, — кричит одна. — Кончай халтурить, а?

— А? Э? Это ты мне, с-сючка?

— Кто это здесь сучка?

— Кроме тебя — никого, стало быть, ты. С-сючка.

— Нарываешься, да? Пойдем поговорим?

— Да пожалуйста. Хоть сейчас. С удовольствием.

Где-то в голове очереди какие-то отбросы общества начинают улюлюкать.

— Ирония судьбы, не правда ли? — говорит женщина с деревом в кадке.

— Что у них есть работа, а у нас нет? — уточняю я.

— Вот-вот, — вздыхает она.

Двух сотрудниц растаскивает длинный сутулый человек в белой рубашке с короткими рукавами и при галстуке — униформа руководителя ниже среднего уровня. «Все, перекур», — говорит он им совсем как мой физкультурник в школе: «Выдохлась, а, Макгрегор? Все, перекур. Положи руки за голову и дыши поглубже».

Я ненавидела спортзал. При любой игре мяч неизменно попадал мне в живот. Как будто у мяча внутри был прицел. Шмяк! Каждый раз. Неудивительно, что у меня выработался условный рефлекс на физическую нагрузку: острая боль в желудке и затрудненное дыхание.

— Давайте, граждане, разделимся, — командует худосочный мужичок из местных. У него неправильный прикус. — Все, кого временно сократили, — направо. Кого уволили — налево.

Иду направо. Кривозубый младший менеджер недоверчиво смотрит на меня. Может, я выгляжу так, будто меня уволили? Может, я выгляжу подозрительно?

Столько анкет не приходится заполнять даже донору почки.