Жиль Мартен-Шоффье - Однажды в Париже

Встреча была назначена на 21:30, было уже около десяти часов вечера, и я был уверен, что пришел первым. Я ошибся: очаровательная особа сидела за нашим столиком и потягивала из бокала шампанское. Я ожидал увидеть типичную пару рокеров: стройная, безграмотная малолетка в объятиях клошара. Сколько ей лет? Моего возраста. Около сорока. Только, будучи настоящей парижанкой, она выглядела на десять лет моложе. Это чудо шарма француженок: в двадцать лет они миловидны, но уступают украинкам, шведкам или эфиопкам. Двадцать лет спустя все другие выглядят как домработницы, а француженки встречают мужчин как дерзкие обольстительницы. Она посмотрела на меня и многозначительно улыбнулась. Затем нежным, как шелк, голосом поблагодарила меня за то, что я задержался только на час.

— Я уже сделала за вас всю работу. Порывшись в своей памяти, я уже нашла таблички с именами для всех столиков в этом зале. В глубине зала Карлос Госсн, президент автомобильной фирмы «Ниссан», принимает бразильцев. Между ним и нами на диванчике в центре, рядом с Терезой Кремизи, сидят представитель издательства «Фламмарион» и обладатель Нобелевской премии, автор издательства «Галлимар», которому не мешало бы сменить пиджак. А там, за вашей спиной, лицом ко мне, закрывая своими нарядами пианино, сидит Кристина Декрош. Теперь я знаю, почему ваш журнал пишет, что она большая актриса. Вы имеете в виду ее габариты.

Декрош! Только ее не хватало. К счастью, я никуда не хожу, она меня не узнает. Она могла бы швырнуть мне в лицо бокал. Что бы «Сенсации» ни печатали о ней, она всегда жалуется. Это всегда не те комплименты, которые ей подходят. Когда кто-то из нас приближается к ней, она опускает свои намазанные веки. Мы уже больше не стараемся в этом разобраться. Просить объяснений у этого божества и у тех, кто ей служит, это все равно что трубить сбор в пустой казарме. Нельзя и помыслить о том, чтобы обратиться к ней с вопросом, — вместо рта у нее застежка-молния, которую заело. Она нам и слова не говорит. Очень довольный, что сижу к ней спиной, я обратил все свое внимание на свою соседку. Если она будет продолжать стрелять по всему, что движется, я не стану скучать. Аристократические интонации мадам явно говорили, что она считала себя царицей улья. Не думайте, что я осадил ее. С первых ее слов я понял, что она хорошо соответствовала бы обстановке салона Мари-Лор де Ноайль. Ее голос уводил вас в другие времена. В те времена, когда люди не сквернословили и не начинали сразу же вам тыкать. Кстати, она с естественностью протянула мне руку для поцелуя. В то же время лукавый взгляд и насмешливое выражение лица отрицали этот формализм. Не произнося ни слова, она открывала свои карты: я настоящая парижанка — и в самом отрицательном смысле этого слова тоже: культурная, насмешливая, элегантная, болтунья, любительница выпить и, возможно, распутница. При этом — вид лилии, упавшей с витража. Мы вдвоем сможем просто-напросто косточек не оставить от этого Фэйрфилда. Если он осмелится явиться.

Ее звали Аньес де Курруа. Уже привыкшая к гибкому расписанию пригласившей нас звезды, она заказала бутылку «Пол Роже» и стала расспрашивать меня о нашем журнале. Она воображала неизвестно что о главном редакторе «Сенсаций». Я заставил ее вернуться с облаков на землю. Все основывалось на настроениях и находках наших фоторепортеров, а директора мое мнение волновало не больше, чем прошлогодний снег. Раз в неделю, вечером, в день сдачи номера, я оправдывал свою зарплату, придумывая остроумные заголовки с игрой слов. Остальное время я просматриваю прессу и читаю романы. Слово «журналистика» уже не приводит меня в трепет. Произнося последнюю фразу, я даже сам себе сознался в том, что этого никогда не было и прежде.

— В шестнадцать лет я не мечтал стать премьер-министром или министром культуры. Меня никогда не привлекали ни Высшая национальная школа администрации, ни Школа политических наук. Я думал только о том, какой план нужно разработать, чтобы попасть на вечер Карла Лагерфельда в «Паласе». Я был создан, чтобы стать жиголо. В мире, который манил меня, стены были увешаны зеркалами, шампанское лилось рекой и исполнялись самые дерзкие сексуальные грезы. В конце концов я стал журналистом. И теперь, когда меня везде приглашают, я понял, что вообще-то я всегда только и любил, что валяться дома на диване с книжкой. Результат: сегодня вечером я должен быть исповедником у Брюса Фэйрфилда, единственным откровением которого будет сообщение, что на этой неделе у него выходит новый альбом.